Светить можно - только сгорая. Повесть о Моисее Урицком

О своем знакомстве с Борисом Эйдельманом и Иваном Чорбой Моисей говорить не стал, но мысли о них, об их делах не выходили из головы. Своими размышлениями о некоторых сторонах студенческой жизни он поделился, к собственному удивлению, с младшим братом Соломоном. Выйдя утром на старом отцовском «дубке» на стремнину Днепра, братья, забросив удочки, размечтались о светлом будущем, о дальнейшей жизни, когда младший окончит гимназию и поступит в высшее инженерное училище. «В наши дни нужно осваивать технику», — говорил юноша с непередаваемым превосходством первооткрывателя.

Вернувшись в Киев, Моисей Урицкий сдал все нужные документы инспектору и с удовольствием отметив, что тот положил их в папку, на которой под двуглавым орлом было выведено: «Юридический факультет университета святого Владимира».

Иван Иванович Чорба предупредил, что особое внимание на экзаменах должно быть уделено сочинению по русскому языку и словесности, поскольку должно «воспитывать народ в здравом духе русского человека, в любви к церкви и отечеству, в добрых нравах и вкусах».

Подготовленный Чорбой, Урицкий успешно справился с экзаменами и даже выдержал собеседование с отцом Иоанном, который благочестиво старался на чем-нибудь «изловить» иудея-абитуриента. В конце августа на прошении Урицкого о приеме появилась надпись ректора: «Принять в счет установленной нормы».

Теперь студент Урицкий должен дать письменное обязательство «не состоять членом и не принимать участия в каких-либо противозаконных сообществах, как, например, землячествах и т. п., а равно не вступать членом в дозволенные законом общества без разрешения на то, в каждом отдельном случае, ближайшего начальства».

Правдивому юноше было противно ставить свою подпись под заведомо ложным документом, но мудрый Чорба только расхохотался, и сразу все стало на свои места.

Жизнь в университете значительно отличалась от гимназической. Добросовестный Моисей сначала даже не мог привыкнуть к различным студенческим вольностям. Ну как, например, можно пропускать ту или иную лекцию? Но постепенно втянулся и начал игнорировать неинтересные для себя предметы, вроде богословия, выкраивая часы на самообразование. Много времени уходило на посещение кружка молодых польских социал-демократов и молодых рабочих железнодорожных мастерских. Однако не все в их речах и действиях устраивало Урицкого: коробили высокопарные выступления некоторых кружковцев, странно звучали идеи «Речи Посполитой от моря до моря».

Своими сомнениями Моисей поделился с Борисом.

Борис выслушал и оживленно заговорил:

— Ну, раз ты сам понял что к чему, поручим тебе настоящее дело. Но учти, дело опасное. За активную пропаганду марксизма среди рабочих недолго попасть на Романовскую дачу,[1] а то и в петербургские «Кресты». Готов ли ты к этому? — он посмотрел Урицкому прямо в глаза. Моисей не отвел взгляда.

— Ладно, — заключил Эйдельман, — познакомлю тебя с Ювеналием Мельниковым.

Явку в Киеве Мельников получил в петербургских «Крестах» от доктора Абрамовича, который сам туда попал за пропаганду марксизма среди рабочих слесарной мастерской. Мельников отлично знал токарное и слесарное дело. Он мог бы с успехом работать на любом предприятии города, но все пути были перекрыты циркулярами жандармского управления. А почему бы не создать частную школу-мастерскую, в которой готовились бы высококвалифицировапные слесари и токари; потом они пойдут на фабрики и заводы города и понесут туда правдивое слово социалистов, услышанное во время учебы.

Встретил Мельников Бориса и Моисея в своей школе-мастерской.

— Вот, привел нового ученика, — многозначительно произнес Эйдельман.

— Этого? — Урицкий поймал внимательный взгляд, обращенный на его руки. — Держу пари, что первое время, забивая гвозди, будешь попадать раз по гвоздю, раз по пальцам. Ладно. Давай знакомиться.

Он говорил Моисею «ты», и это было не обидно, а приятно.

Неожиданно крепкое рукопожатие Урицкого заставило Мельникова пригнуться. Кашель, рвущий легкие, затряс крупное, но очень худое тело.

— Результат «отдыха» на жандармском курорте в «Крестах», — грустно пошутил Мельников. — А я, пожалуй, ошибся: рука у тебя что надо. Ладно, сегодня день воскресный, пойдем ко мне, угощу чайком.

Комната, которую снимал Мельников, была тут же, при мастерской, и служила, как рассказывал Борис, штаб-квартирой киевских социал-демократов. Здесь был как бы дискуссионный клуб для интеллигенции и университет для рабочих. «Политический факультет», — говорил Мельников. Здесь вырабатывались направления пропаганды социал-демократических идей, интеллигенты учились разговаривать и писать понятным рабочей массе языком, рабочие учились читать и пересказывать товарищам написанное. На этой же квартире, в тесном кругу, обсуждались планы организации и выявлялись наиболее падежные ее члены.