Светить можно - только сгорая. Повесть о Моисее Урицком

— Хочу дополнить, что местной полиции разрешено входить в занимаемое вами помещение во всякое время дня и ночи, а также производить обыски и аресты. Вам запрещено служить в государственных или общественных учреждениях, заниматься педагогической деятельностью, участвовать в сценических представлениях, а также собираться числом более пяти человек. В любое время ваша телеграфная и почтовая корреспонденция могкет быть просмотрена цензурой. Есть ли вопросы?

— Есть, — сказал Урицкий. — Чем же мне в вашем городе прикажете заниматься? Выходить на большую дорогу и грабить купцов?

— Тогда к вашей политической статье добавится уголовная, — так же спокойно сказал чиновник. — Советую вам изучить какое-нибудь ремесло, например брадобрея или портного. И от политики подальше, и средства к существованию сможете добывать.

— Спасибо за заботу, — иронически прищурился Урицкий.

— И еще последнее, о чем я обязан вас предупредить, — поднялся чиповник из-за стола, и в его голосе неожиданно зазвенел металл. Лицо стало злобным. — Если наблюдение донесет, что вы продолжаете заниматься противоправительственной агитацией или еще какой-либо политической деятельностью, последует решение о ссылке вас в более отдаленные места Вологодской губернии или взятие снова под стражу.

— Теперь вопросов больше нет, — поднялся и Урицкий.

Признаки туберкулеза, появившиеся у Урицкого в Печерской крепости, в сибирской ссылке и еще в большей степени в провинциальных тюрьмах Малороссии, все усиливались. Нужно было длительное лечение. Условия же европейского Севера в Вологде в самый короткий срок могли привести к трагическому исходу.

Но Моисей Урицкий вовсе не собирался дать возможность жандармам похоронить себя на Вологодском кладбище. Его ждала борьба, и он ее жаждал. А для того чтобы продолжать борьбу, нужно выжить. И в один из влажных вологодских дней наступающего северного лета, когда кашель сотрясал тело, пригибал к земле, Моисей написал заявление «по начальству» о разрешении «вследствие состояния здоровья выехать на срок ссылки за границу».

Полицейским врачам не требовалось много времени, чтобы определить острый характер туберкулезного процесса. Они констатировали, что болеань опасна для жизни, и царские чиновники были вынуждены заменить ссылку в Вологду выездом для лечения за границу. Было поставлено одно условие: поедет Урицкий за свои собственный счет и оплатит стоимость проезда до границы и обратно двух сопровождающих жандармов.

И опять пришла на выручку Берта. 20 августа 1908 года Моисей Урицкий получил от вологодского губернатора заграничный паспорт и 25-го выехал в Германию. Почему в Германию? Во-первых, в совершенстве владел немецким языком, а во-вторых, представлялось, что именно в Германии социал-демократическое движение носит легальный характер.

На пограничной станции распрощался с сопровождающими жандармами и покинул царскую Россию, но когда поезд покатил по чужой территории, Урицкий почувствовал вдруг, как что-то оборвалось в душе: ведь теперь на все время ссылки он оторван от родины и не сможет туда вернуться, так как будет немедленно арестован. И несмотря на всю ненависть к жандармам вообще, Моисей ощутил, чю ему не хватает этих двух русских, которые, понимая всю ненужность своей миссии, не докучали в пути, даже бегали на станциях, исполняя ею мелкие поручения, сочувствуя больному ссыльному.

— Далеко путь держите? — обратился к Урицкому ого попутчик, сосед по купе. Спросил по-французски и, поняв, что сосед затрудняется с ответом, повторил свой вопрос по-немецки.

«Филер? Провокатор?» — мелькнула привычная тревожная мысль. Потом, вспомнив, что он уже давно за пределами России, усмехнулся.

— Пока в Берлин, а дальше видно будет, — ответил Урицкий на великолепном немедком языке.

— Эмигрант? — догадался сосед.

— Нa два года вместо ссылки, — ответил Урицкий и вдруг понял, как это прекрасно говорить людям правду, не опасаясь подвоха, не боясь, что каждое сказанное тобой слово может быть донесено в полицию или жандармерию.

Сосед оказался словоохотливым. Он очень скоро рассказал, что родом из Бельгии, что по политическим убеждениям — социалист.

— Вот вы выбрали Германию, — говорил бельгиец, — а у меня, как, впрочем, у многих бельгийцев и французов, есть толика недоверия к немцам. Они находятся под влиянием военщины, которая ведет войны против малых и средних стран Европы. Они могут быть одновременно и социал-демократами и кайзеристами.

— Я полагаю, что вы не правы, — возразил Урицкий. — Германские социал-демократы заслуживают уважения. Из Германии и Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Это они убедительно доказали, что социализм обязательно придет на смену капитализму, а значит, возможна победа пролетариата над буржуазией.

— Я теперь познакомился со многими русскими революционерами, — задумчиво, как бы рассуждая сам с собой, снова заговорил бельгиец, — к вам, к русским социалистам, мы питаем большое доверие. Немцы же другое дело. Они умудряются верить Карлу Марксу и одновременно не снимать у себя дома портреты Бисмарка и императора Вильгельма.