Светлая даль юности

В своей учебе я не пользовался никакой консультацией и, возможно, допускал какие-то ошибки и просчеты. Скажем, однажды у меня мелькнула такая мысль: а не попробовать ли переписать от руки один из шедевров русской литературы? Конечно, не для того, чтобы потом подражать автору в его манере письма. Нет, я так рассуждал: авось мне станет понятнее, как у великого классика, следуя за его мыслью, слагались фраза за фразой, создававшие определенный ритм романа, почему у него появлялись те или иные слова, при каком условии он переходил от описания к диалогу или пейзажу, то есть как строил композицию каждой отдельной сцены. И я начал медленно, очень медленно переписывать одно из совершеннейших творений отечественной литературы. Я вдумывался в каждую фразу, стараясь хотя бы в какой-то незначительной степени, хотя бы отдаленно почувствовать, почему именно она, а не какая-либо другая появилась в рукописи автора. Мне казалось, что, переписывая роман, я гораздо лучше, чем даже при замедленном чтении, чувствую, почему в одном месте автор делает диалог очень пространным, а в другом — кратким до предела, в одном месте пейзажу отводит чуть ли не целую страницу, а в другом — всего две или три строки, где и при каком условии пользуется внутренним монологом, и опять-таки то необычайно многословным, то, наоборот, сдержанным.

Острословы могут, конечно, посмеяться над таким моим занятием в молодости, как над бесполезной причудой. Я и сам не очень-то уверен в его большой пользе. Однако уже после войны я с удивлением узнал, что еще два писателя в молодые годы с той же целью, что была и у меня, тоже «чудили», переписывая от руки классические романы! Совсем же недавно мне стало известно, что Леонид Леонов как-то обмолвился, что «начинающему прозаику совсем не худо переписать от руки «Капитанскую дочку», а Алексей Югов, готовясь к работе над историческим романом, переписал от руки сотни страниц Галицко-Волынской летописи…

V

Четыре года я усиленно занимался литературным самообразованием. Но это не значит, что у меня случился тогда длительный перерыв в литературной практике. (Перерывы в творческой работе, даже небольшие, очень вредны!) Дело в том, что с осени 1933 года я стал газетчиком. Сначала около года работал в политотдельской газете МТС (в Рыбной Слободе на Каме), затем — в республиканской газете «Красная Татария» (Казань).

Для начинающего писателя работа в газете весьма полезна. Писатель не должен гнушаться никакой мелкой газетной работой — она окупится сторицей. Она учит искать нужное слово, учит писать экономно, выразительно. Начинающий писатель в газете, как говорится, набивает руку. Он должен пройти весь путь газетчика — от писания мелких заметок до очерков на различные темы.

Я прошел этот путь. Писал все, что требовалось газете, всегда серьезно, дотошно изучая то, о чем хотел поведать читателю. В поисках материалов исколесил всю Татарию, встречался со многими интересными людьми — известными летчиками, первыми Героями Советского Союза, участниками автопробега Москва — Каракумы, учеными, писателями, художниками, спортсменами, партийными и советскими деятелями, хозяйственными работниками, строителями, геологами. Всех не перечесть! Часто выезжал в Москву — то на открытие сельскохозяйственной выставки или пуск метро, то с экскурсией колхозников на канал имени Москвы, то на первую сессию Верховного Совета первого созыва…

Работа в газете расширила мой кругозор, усилила зоркость взгляда, научила быстро ориентироваться в бурном потоке общественной жизни, быстро замечать в ней наиболее интересные, значительные явления, научила общению с людьми, умению по малейшим признакам распознавать их характеры. Эта кипучая, нелегкая работа стала и отличнейшей школой, позволившей мне окончательно выработать свой стиль и утвердиться в своих взглядах и пристрастиях. Наконец, работа в газете приучила избегать водолейства, самого большого зла в нашей литературе.

Однако при всей очевидной пользе, какую дает работа в газете, я довольно быстро начал тяготиться ею: она не оставляла времени для заветного дела, которое все настойчивее звало меня к себе.

С начала 1937 года я вновь активно занялся литературной работой. К этому времени я был, конечно, уже не тем зеленым юнцом, который когда-то написал повесть о годе великого перелома в сибирской деревне. За четыре года я значительно пополнил запасы своих знаний и всевозможных жизненных наблюдений. А в результате серьезного изучения истории гражданской войны в Сибири и Поволжье у меня скопилось столько интереснейших материалов, что их уже невозможно было держать под спудом. Да и чувствовал, что могу сделать новый, более твердый шаг в литературе, что его пора сделать, иначе будет поздно.