Светлая для наследника

После этих слов Ритти развернулся и, громко топая новыми башмаками, скрылся за дверью аудитории, а я снова повернулась к окну. Парень вот уже месяц с лишним жил в моей крохотной квартирке на окраине города. Сначала, правда, я одна снимала эту замызганную конуру, как мысленно я величала тот убогий уголок мира, в котором жила. Но с появлением Ритти, он обрел какой-то наивный уют. Мы поделили комнату и выделили ему небольшой уголок у окна, где втиснулась узкая кровать, и все. С другой стороны древнего, как сам городок и тяжёлого, словно он был сделан из камня, шкафа, обитала я. Такая же узкая кровать с тонким матрасом, стул и крохотное зеркальце на стене. Кухня наша находилась в крошечном закутке и состояла из огненной подставки, стола и двух колченогих табуретов.

Холодного шкафа у нас не было, а потому если я что-то и готовила, то съедали мы все в тот же день. Проблема состояла в том, что, несмотря на все мое желание — готовить я не умела от слова “совсем”. То, чем я давилась на завтрак и ужин, так как обедать предпочитала в кафе, рядом со школой, даже если этот самый обед состоял из одного пирожка, нормальной едой назвать было нельзя. Чаще всего это была дешевая крупяная каша без всего. Ритти, безусловно, съедал все, но при любом удобном случае сбегал к Марте и притаскивал от вдовы огромную корзину разносолов, за что так же часто получал нагоняй.

У меня было много разных идей о том, как именно я оказалась на окраине Тракора, и почему именно сюда выбросил меня портал, но ни одну из них я не раскрывала.

Просидев несколько дней на окраине леса, скрываясь от местных жителей и ежедневных патрулей стражи, я, наконец, не выдержала. Еще неделю я совершала ночные набеги на местные помойки, в поисках пищи, так как поймать что-то в самом лесу не получалось. Оружия у меня не было, сезон для ягод и грибов еще не наступил, а жевать древесную кору, если рядом был расположен город — я не смогла. На третий день этого бесконечного кошмара и унижения, я раздобыла кусок железного прута и уже была готова вернуться в лес, чтобы продолжить скрываться, когда мне на глаза попалась замусоленная в грязи газетная вырезка, и я поняла, где именно нахожусь.

Еще примерно неделя мучений и самоистязаний и однажды я решилась. Несколько часов я бродила по ночному городу, стараясь найти хоть что-то знакомое и по памяти восстановить наш с Киром маршрут. Конечно, сразу ничего не вышло и в дверь Марты я постучала под утро третей ночи поисков. Голодная, грязная, на грани полнейшего отчаяния и безумия. Когда женщина открыла дверь, слишком быстро для этого времени суток, я оказалась не готова. Ни к ее слезам и причитаниям, ни к тому, что там, оказывается, меня уже давно ждали.

— Ани, девочка! Почему так долго! — Марта втащила меня в дом и, перед тем как захлопнуть входную дверь, выглянула и проверила ночную улицу. Запустила несколько сияющих нитей в темноту и только после этого заперлась. Оказывается, что меня тут ждали уже давно. Старуха, да-да, та самая, что поджидала меня на площади, что сунула мне в руку артефакт перехода, запустила врата и, главное: уже дважды спасла мою жизнь. К сожалению, ценой собственной.

Страж в тот день также не промахнулся. Дважды. Просто Ритти, ударил его под локоть, чем и вызвал смещение траектории огненного шара. Парня тогда поймали и передали в руки правопорядка, где он провел около десяти дней, как он выразился: «в тепле и на жратве», а потом вытурили и из крепости, и из города.

В доме Марты я просидела, словно загнанная в ловушку мышь, около месяца, боясь лишний раз высунуть нос на улицу. Все это время я только жалела себя, своих родителей, Кира и, снова, себя. Иногда ела, иногда пила воду. И больше ничего не делала, просто жалела себя и думала о том, что произошло, ровно до того момента, пока Марта, с выражением полной брезгливости на лице и ввалилась в комнату, что я все это время занимала.

— И долго ты намерена жалеть себя? — Прошипела она, засучив рукава и собирая грязную посуду с пола, — Темные! Если бы все люди, что рисковали собой, видели бы тебя сейчас! Если бы они знали за что борются?!

— Я никого не просила! — прошипела из угла, в котором обосновалась, — никого не просила рисковать и погибать, зачем все это было нужно?..

— Слушай! — Женщина выпрямила спину и поставила груду грязных тарелок на край нового деревянного стола, пожалуй единственной новой вещи в этой комнате, — тебя забыли спросить! Если кто-то рисковал ради тебя, если кто-то отдал жизнь за тебя, значит, это того стоило! Имей смелость принять их жертву и гордо неси этот дар! Имей совесть и возьми ответственность на себя! Слышишь?!

— Я не могу! — прошипела все из того же угла.

Жалеть себя было так привычно, так удобно. Даже сейчас я могла оставаться жертвой, могла холить и лелеять все эти чувства. Могла сокрушаться о том, что произошло. Могла наслаждаться жалостью и ненавистью к себе. Мне казалось, страдания, что испытываю облегчают тот неимоверный груз вины, что упал на мои плечи.