Светлая сторона Луны (трилогия)

Конечно же разговор наш был длиннее, но мысли мои сейчас путаются. Я помню суть, помню, как тщательно Хантер подбирал слова, как блестели глаза его собратьев в ровном свете колдовских ламп. Помню ощущение неудобства от того, что в комнате не было Теней. Помню чувство, словно меня подхватил быстрый горный поток и несет вперед, к пропасти. И я, Миракл, уже не управляю событиями, а лишь подчиняюсь их неудержимому бегу. Помню размеренный рассказ Хантера, но не помню слов.

* * *

Был Паучатник, он был всегда. Выход из него лишь один, я уже писал об этом. Вот только та крепость, возле которой я встретил Пантеру, не всегда была заброшенной. Каждый выживает как может. И первые высшие других школ выживали как могли. Сперва это у них получалось неплохо, потом плутонцы научились их убивать. Чувствовать себя уверенно не мог никто. Даже если ты нашел себе покровителя-плутонца, всегда может найтись и тот, кто его убьет. Да тот же Магнус явный тому пример. Если бы не мое вмешательство, трое рубак в таверне положили бы и его, и Кота.

Но всегда найдется самый хитрый. На Плутоне есть лишь одна незыблемая вещь — клятва на крови. От нее не отступаются. Наверно, это был сотрясающий Вселенную или не знающий преград. Эти две школы лучше всего учат думать, искать ответы. И кто-то нашел ответ — в те времена, которые давно стали историей или даже мифом. И была построена крепость… нет, Крепость. Как и Город, она стала единственной в своем роде. Основы надо закладывать в детстве. Со взрослым, сформировавшимся плутонцем уже ничего не сделаешь. Их было четыре десятка — всегда ровно сорок, по десять из каждой школы. Они носили железные медальоны с изображением Крепости. Они ее создали, и она их хранила.

Ребенок, покинувший Паучатник, не мог миновать ее. Его запирали в Крепости, обучали небольшому количеству умений, необходимых для выживания, по сути, ерунде. А потом с него требовали клятву на крови, что он никогда не поднимет руку на носящего знак Крепости. Если ребенок давал клятву, его обучали дальше, до четырнадцати лет, теперь уже более серьезным вещам. Правда, обращались с ним уже как с рабом. А что поделаешь? Клятва на крови держит лучше любых оков. Если отказывался, его убивали. Вот так все просто.

И был мальчишка, который уже в десять лет стал убийцей, как и все, кто вышел из Паучатника. Одиночка, умудрившийся выжить. Гордый — слишком гордый и слишком принципиальный. А еще был меркурианец. Сейчас уже никто не назовет его имени. Меркурианец был со Светлой стороны, из Лазурного домена, наверняка граф ди Басалетти. Традиционно на Меркурии обучаются представители именно этого рода.

И так уж получилось, что мальчик и граф встретились, и верность мальчика принципам очень понравилась графу. Не будь он лазурным, может быть, ничего не произошло бы. Но он был лазурным, дворянином старой закалки. Он увидел в мальчике те качества, которые старое дворянство воспитывало в своих детях. И он решил, что это надо поощрять: ведь на Плутоне подобное явление — редкость.

Тени — величайшая сила и величайшая свобода. Новичка учили им только после клятвы. И граф ди Басалетти почему-то захотел, чтобы у мальчика до клятвы не дошло. Вскипела, видите ли, благородная кровь. Да и то верно. Нарушивший клятву на крови умирает в страшных мучениях. Сдержался бы его гордый подопечный? Скорее всего, всадил бы нож кому-нибудь из так называемых наставничков в подбрюшье, плюнув на свою жизнь.

Стоит ли говорить, что мальчишка тот носил имя Хансер? Тогда еще сопляк Хансер, впитывавший знания, понимавший больше, чем ему открывали, и уже успевший осознать, что Крепость — это не сказка, в которую он попал после кошмаров Паучатника, что стоит ему принести клятву — и жизнь круто изменится.

Он бежал — было это незадолго до того дня, когда с него собирались взять клятву. Помогал ему граф? Никто не знает. Но что без умения скрываться в Тенях ничего не вышло бы — факт. А лазурный вообще через месяц обо всем забыл. А может, потом иногда вспоминал плутонца, не похожего на прочих. Кто знает! В конце концов, он был с Меркурия, и предубеждение к бьющим один раз оставалось. Выпустил забавного зверька на волю — и ладно.