Светлая сторона Луны (трилогия)

Все-таки какой-никакой опыт у него был, у этого странного убийцы, хорошо натренированного против мертвых, но плоховато — против живых. Он не сунулся в дверь дуром, впрочем, ни один уважающий себя плутонец так не сделает. Как-никак даже пятнадцать лет — возраст солидный. И через Тени он не пошел. Видимо, знал, с кем имеет дело, знал, что в Тенях я его в бараний рог скручу. Не знал только, что они меня сейчас отвергают, — впрочем, репутация — тоже оружие. Он выскочил из Теней где-то над верхним краем дверного проема, нырнул внутрь ногами вперед, собираясь приземлиться на корточки и тут же уйти в перекат. Я чуть не опоздал, и это «чуть» было гранью между жизнью и смертью, гранью толщиной в волосинку. Я ударил пяткой по краю лежанки, вкладывая в этот удар гораздо больше сил, чем требовалось…

Ну те, кто читал книжонку маркизика Луи, помнят ловушку, расставленную Гюрзой для Хансера. Там, конечно, без преувеличений не обошлось. Луи наверняка не знал о самовмуровывающихся ловушках, описал все как мог. Ну и конечно же отнес эти произведения искусства на счет сотрясающих Вселенную с Луны. Ничего подобного. На самом деле плутонцы — они разными бывают. Образ убийц — самый популярный. Но и испытания в замке Конклава рассчитаны именно на таких ребят, ведь в доменах они — самые востребованные. На самом деле у нас хватает людей с различными талантами. Есть очень близкие к марсианам, зато напрочь лишенные прочих умений ( рубаки, как их зовут на Плутоне). Есть великолепно постигшие всевозможные ритуалы, мы их зовем шаманами. А есть практикующие магию — куцую, обрезанную, слабую, но магию — колдуны. Всех их объединяет немногое: умение уходить в Тени, «инстинкт убийцы», а также то, что все их умения все равно ориентированы на убийство. Так вот, самовмуровывающиеся ловушки — детище колдунов, а отнюдь не доменовских сотрясающих Вселенную.

Эти ловушки невозможно заметить, пока они не сработают. А уж принципы, по которым они работают… Нет, как сильно Вселенную ни тряси, а мозги у доменовцев не так устроены, чтобы понять и воссоздать даже самую простую из них…

…И стена надо мной выплюнула арбалетный болт. Я — не колдун, понятия не имею, откуда он там берется, знаю лишь, что следующий появится только через неделю, сам собой. Конечно, уж в собственном доме я ловушку пристрелял, не пожалел времени. Вот только слабость дала себя знать. Промазал. Вместо груди болт вошел в живот несостоявшегося убийцы, прервал его прыжок на середине, отбросил обратно в дверной проем. Враг попытался встать — и не смог. Нижняя половина тела не шевелилась. Стальной болт словно сломал его пополам.

А может, оно и к лучшему. Серп-меч все еще лежал рядом. Я рывком сбросил себя с лежанки и пополз к несостоявшемуся убийце, волоча за собой друидский клинок. Всего несколько шагов — вечность боли и слабости. Меч — неподъемная тяжесть. Он пытался нащупать свои метательные кинжалы, но боль уже ввинчивалась в его тело, рвала хрупкую плоть своими кривыми когтями. Рывком я перебросил меч на его горло. На какой-то миг он вздохнул с облегчением — изгиб серпа-меча пришелся точно на еще по-мальчишески худую шею. Лезвие, спорящее остротой с любой бритвой, замерло на волосок от плоти. А потом я потянул клинок на себя. Он вошел в тело ровно настолько, чтобы перерезать сонную артерию. Какое-то время плоть сопротивлялась неизбежному. Этого времени мне хватило подползти еще ближе, приподняться над ним. Фонтанчик крови ударил мне в лицо. Я поймал его губами.

Не соленая красная жидкость, но сила, сила покидала его тело, и я пил эту силу, пил так жадно, как не мог бы пить воду путник, заблудившийся в пустыне и на третий день скитаний нашедший вожделенный родник. Он умирал — я оживал. Это было то, чего мне не хватало. Да, есть ритуалы, позволявшие превратить кровь в чистый напиток силы, но сейчас я вполне обходился и без них. В желудке словно бы разлилось озеро пламени, оно жгло больнее, чем огненное заклинание. Но это уже ерунда. Мой несостоявшийся убийца окончательно обмяк. Жизнь в нем уже еле теплилась, и я оторвался от иссякающего алого родника. Нельзя пить кровь после смерти жертвы — это вам любой скажет, даже самый занюханный чиэр в глухих дебрях плутонских джунглей.

Не в силах сопротивляться боли, мои руки подогнулись, я упал на остывающее тело. Надо потерпеть, совсем чуть-чуть потерпеть. Я знал, как это бывает: рассудок повис на грани. Огонь в желудке, почуяв, что сопротивления больше нет, хлынул бурными потоками по всему телу, искорками достиг мозга. Потом, через века, уместившиеся в три удара сердца, мое тело взорвалось. Меня размазало по всей лачуге — по крайней мере, так казалось. И тут же разрозненные кусочки стали собираться в то существо, которое все называли Мираклом. Но в моей сущности уже не было той раны, через которую утекали силы. Живот свели мучительные спазмы. Меня вырвало кровью прямо на труп, только теперь эта кровь стала почти черной. Мертвая кровь — я вытянул из нее все силы души моего так и не состоявшегося убийцы.