Светлана

 — Что вы, зачем вы? Вам холодно будет,

 — Не будет холодно. Спи.

 — Нет, будет! Не возьму ни за что! У меня кофточка теплая.

Она села и отодвинула шинель.

 — Вот что,Светлана, — сказал Костя. — Хватит тебе своевольничать. Говорят — так надо слушаться. «Кофточ­ка теплая» — без единой пуговицы! Нужно же было так откромсать неаккуратно, прямо «с мясом»!

 — Вы знаете, почему я их отрезала!

Она легла, повернувшись лицом к стене.

Костя молча закрыл ее шинелью до самого подбород­ка. Светлана молча отбросила шинель.

 — Лежи смирно, кому говорят! — прикрикнул Ко­стя. — Нянчиться с тобой!

На этот раз Светлана исчезла вся, с головой, и под шинелью стало совсем тихо. Потом послышалось приглу­шенное всхлипывание и начал вздрагивать левый погон,который пришелся сверху.

Сержант кашлянул на своей полке.

Костя поднял голову и встретил его неодобрительный взгляд. С независимым видом Костя закурил и вышел в коридор. Он вернулся очень быстро, не докурив папи­росы.

Сержант молчал и деликатно смотрел в потолок. Костя присел на скамейку. Левый погон продолжал по­тихоньку вздрагивать. Костя положил на него руку и ска­зал:

 — Ну, перестань, не обижайся на меня, Светлана!

Светлана всхлипнула судорожно и громко.

 — Ну-ну! — Костя просунул руку под шинель, нашел и погладил горячую, мокрую щеку. — Честное слово, не­чаянно вышло. Не сердись!.. Не сердишься?

Маленькая рука нашла его руку и ответила легким пожатием: «Нет!»

 — Будешь спать, да? — спросил Костя.

Рука ответила: «Да, буду спать, вот доплачу еще не­множко и буду спать».

Светлана действительно очень быстро заснула.

Заснул и сержант после того, как Костя решитель­но отказался воспользоваться его шинелью и верхней полкой.

А для Кости это была очень длинная и очень беспо­койная ночь. В особенности холодно стало перед рассве­том. Костя то сидел, поджав под себя ноги, то выходил в коридор и шагал от окна к окну. Впрочем, в коридоре ка­залось еще холоднее — от лунного света.

Костя старался думать о Москве, о скорой встрече, но рука болела так, что даже думать мешала.

К утру трава за окном стала серебряной, а картофель­ная ботва на полях почернела и съежилась.

Косте иногда казалось, что он засыпает. Он даже на­чинал видеть сны: поезд подходил к московскому вокза­лу, мама и Надя встречали его и радостно говорили: «Костя! Костя!» И почему-то еще мужским голосом: «То­варищ младший лейтенант!»

Костя открыл глаза. Поезд стоял. Светлана теребила за плечо:

 — Костя, идите, только сейчас же, как можно быстрее, идите на станцию! Больница совсем рядом — вот она, отсюда видно! Там очень хорошая докторша. Василий Кузьмич ей все рассказал про вас, что вы не хотите, что­бы вас в госпиталь... Она сказала: «Пускай приходит, я его не съем!»

 — Какой Василий Кузьмич? — спросил Костя.

Ах да, сержант с верхней полки. Уже подружиться успели!

 — Спасибо, товарищ сержант, только как же я пой­ду? Тогда пойдем вместе, Светлана, и возьмем вещи, ведь поезд...

 — Здесь долго будем стоять, — сказал сержант, — часа два...

Светлана перебила:

 — Василию Кузьмичу сам начальник станции сказал. А докторша говорит, что у вас, должно быть, остался осколок в руке и может начаться нагноение. Она гово­рит, что это опасно!

Костя встал, сержант накинул ему шинель на плечи:

 — Оденьтесь, мороз был утром. Вот этот белый дом, вторая дверь. Видите?

Костя только сейчас заметил, что на Светлане надет ватник, в котором она совсем утонула, как в шубе.

 — Откуда это у тебя?

 — Докторша дала. Она очень хорошая.

 — Ты говорила — Василий Кузьмич к ней ходил?

 — А мы вместе.

Костя не возвращался так долго, что Светлана уже начала опасаться, не опоздал бы он на поезд. Наконец он вошел и, улыбаясь, протянул Светлане руку, ладонью кверху:

 — Вот, посмотри: на память мне дала. Правда, что хорошая докторша.

На ладони лежал крошечный зазубренный кусочек металла. Светлана осторожно взяла его. Лицо ее было очень серьезно.

 — Такой маленький, а как больно от него было!... Костя, как по-вашему, кончится когда-нибудь война?

V

Костя спал. Он отсыпался за обе эти бессонные ночи и за много других бессонных ночей. Спал то сидя, то ле­жа; просыпаясь, удивленно повторял слова соседа-сер­жанта: «Сколько может человек спать?!» — и сейчас же засыпал еще крепче. Окончательно проснулся Костя, ко­гда кто-то громко сказал в коридоре:

 — Через два часа Москва!

Светлана, аккуратно причесанная, с подвернутыми рукавами нового ватника, наглухо зашивала свою кофточку без пуговиц, превращая ее в джемпер. Потом стала смотреть в окно.

Костя узнавал и не узнавал подмосковные дачные ме­ста. Тут налево должна быть станция — нет станции, один фундамент, над которым колышутся седые травинки. Поредели леса. Далекие деревни стали видны теперь из окна поезда. Вплотную к большим колхозным полям жмут­ся маленькие кусочки земли, прямоугольные и квадрат­ные. Женщины, одетые по-городскому, неумело копают картошку. Это индивидуальные огороды москвичей. А по­дальше, на холме, — скромный памятник. Много их уже встречалось и раньше. Они все одинаковые: небольшая пирамидка и красная звезда наверху.

Вот и кончились поля, уже Москва начинается.