Светлана

Мне знаешь, что приходилось переносить? Я попадал в такие переделки, что впору было застрелиться, но я ни­когда, даю тебе слово, никогда не унывал. Один раз, еще осенью, во время боя, ночью, комбат послал нас, троих автоматчиков, на поиски роты, которая действовала от­дельно. Связь с ротой была нарушена, им нужно было отойти, иначе их бы отрезали.

Кругом на много километров были болота. Погода бы­ла отчаянная — ветер, дождь и прочее. Немец бросает ракеты и наугад строчит из пулемета.

Идем. Компаса нет. Вода по колено, в некоторых ме­стах по горло проваливаемся. Шинели стали по пуду, идти невыносимо тяжело. Бросили их, пошли в гимнастер­ках. Холодно. Побросали всё, кроме автоматов и дисков. Идем долго, устали, как собаки. Потеряли направление и попали почти к немцам. Вдруг совсем рядом раздалась длинная пулеметная очередь, трассирующие разрывные пули зашлепали по воде, с треском разрываясь. Я нырнул в трясину с головой, захлебнулся, кое-как выбрался на кочку. Гляжу — тихо. Свистнул — нет ответа. Осмотрел­ся — оба мои товарища убиты. Ну, думаю, конец. А ведь если мне конец — не передам приказа, вся рота может погибнуть.

Опять стали стрелять, и кажется, что в какую сторону ни пойду — всюду немцы. И вода все глубже и глубже. Положение липовое, но я не падал духом, и это меня спасло. Сам не помню как, руками нащупал тропин­ку, нашел роту и до рассвета вывел ее из болот. Вообще с тех пор, как я попал на фронт, у меня вошло в при­вычку никогда не терять бодрость духа. Советую и прошу об этом и тебя...»

Светлана бережно сложила письмо опять треугольни­ком. Так ясно видела все. Болото. Ночь. Темнота, проши­тая трассирующими пулями. И Костя — один — ползет, руками нащупывая тропинку...

 — Если он когда-нибудь начнет унывать, вы ему на­помните про это письмо.

В передней послышались голоса. Пришли ребята и по­звали Светлану гулять.

На обратном пути Светлана задумалась, не замечала, по какой дороге они идут. И вдруг — знакомый забор, по­ворот... Они должны будут пройти как раз мимо Надиного дома.

Нади не было ни на террасе, ни в саду. Александра Павловна стояла на крыльце, увидела Светлану издалека и очутилась около калитки как раз в тот момент, когда с ней поравнялись ребята. Ничего не оставалось, как подой­ти и поздороваться. Александра Павловна приглашала заходить, жалела, что в прошлый свой приезд Светлана пробыла у них так мало. «Немножко только разошлась с Алешей, на какие-нибудь полчаса. Могли бы все вместе в Москву тогда поехать, веселее было бы, ведь правда?»

Светлана, опасаясь расспросов, хотела сказать, что ее ждут ребята. Оглянулась и увидела, что никто не ждет, ребята уже разошлись по домам.

 — Что же мы так стоим? — сказала Александра Пав­ловна. — Зайди в сад, посидим в беседке. Это Надин лю­бимый уголок.

На клумбах пышно доцветали яркие осенние астры. Светлана прошла мимо них и села на скамью перед круг­лым столом. Здесь, должно быть, особенно уютно летом, когда листья еще не начали облетать и беседка похожа на пушистый зеленый домик без окон. Оттуда ничего не видно — и тебя никто не увидит.

А сейчас домик стал наполовину золотой, наполовину прозрачный — в нем много-много окошечек самой причуд­ливой формы.

Как хороша рябина осенью! Протянула над столом ветку, тяжелую от красных ягод. На самом кончике ветки колышется легкий, похожий на желтое перышко лист...

 — Вы как сейчас, оврагом шли? Не встретили ее?

 — Надю?

 — Да. Она получила письмо от Кости.

 — От какого числа? — с живостью спросила Свет­лана.

Александра Павловна поджала тонкие губы:

 — Как я могу знать, от какого числа? Разве Надя по­казывает мне свои письма!

Светлана положила ногу на ногу, обхватила руками колени и вооружилась терпением.

 — Его посылают учиться, — продолжала Александра Павловна, — в Военную академию или в институт какой-то военный, не то в Ленинград, не то еще куда-то. Он пишет: «Жаль, что не в Москве». Странно, что принимают в высшее учебное заведение без аттестата — ведь он не кончил десятого класса. Может быть, потому, что фрон­товик?

 — А где он сейчас?

 — Не помню точно... Надя говорила — не то в Кировской, не то в Свердловской области. Они сейчас в ла­герях, на отдыхе, его часть... как это?.. Расформировы­вается.

Светлана встала:

 — Я, пожалуй, пойду Зинаиде Львовне расскажу.

 — Она уже знает. Он ей тоже написал. И Надя, как получила письмо, сейчас же к ней побежала.

Эти слова были произнесены с обидой.

 — Он откуда же приехал?

 — Из Японии, то есть не из Японии, но все равно, он был на японском фронте... Светлана, ведь ты видела Алешу Бочкарева и Надю в тот день, когда Костя приез­жал в Москву?

 — Конечно, я видела Надю, — удивленно сказала Светлана. — Ведь я же к вам тогда заходила.

 — Да, да, помню... Ты и на станцию поехала прово­жать?

— Да.

Ты не знаешь, что у них там произошло? Может быть, Костя что-нибудь сказал... Алеше или Наде? Он иногда такой несдержанный. Ведь Алеша совсем пере­стал к нам заходить — прямо как отрезало, — и с того самого дня.