Светлана

Вышло удачно, Костина речь производит надлежащий эффект. Смеется Надя, заливаются Надины приятельницы «всей группой», ржет парень в пилотке, беззлобно отшучиваются кинооператоры с грузовика…

Хохот раскатывается в толпе, и даже милиционер не выдерживает — расплывается в улыбке.

XXVIII

— Расскажите еще что-нибудь, Костя!

— Хватит мне рассказывать, язык устал. Теперь ты мне что-нибудь расскажи.

— Что же мне-то рассказывать? Я только про наших ребят, вам неинтересно… Ох, Костя! Помните Славика Рогачева? Маленький, беленький такой…

Очень трудно рассказывать и одновременно есть мороженое прямо от целого куска, в особенности в такую жару — оно так быстро тает на солнце. Костя сделал ошибку: нужно было купить в стаканчике или эскимо.

Светлана и Костя сидели на скамейке бульвара, как раз напротив входа в кинотеатр. До начала сеанса оставалось пятнадцать минут; до поезда, на котором уезжал Костя, — три часа; билеты, дальний и ближние, — в кармане; киоск мороженщика — в двух шагах.

— Понимаете, Костя, к нам на Первое мая летчики приезжали. Очень было интересно. Сначала мы им все у нас показывали, а потом они с нами беседовали… А потом они стали спрашивать…

— Да ты доешь сначала, растает.

— Не растает!.. Они стали спрашивать ребят, кто кем будет, когда вырастет. Разное отвечали. У нас уже многие себе выбрали профессию. Но лучше всех сказал Славик Рогачев — помните, я вам показывала, его отец танкистом был. Его спросили: «А ты, малыш?» Славик помолчал и вдруг напористо, убежденно, как о самом своем заветном: «Я буду трижды Покрышкин!» Так он это здорово сказал, что даже никто не засмеялся. А они переглянулись и с уважением повторили: «Покрышкин! О!..»

Светлана покончила с мороженым.

— Хочешь еще?

Бесцельно было спрашивать — конечно, хотела.

— А мы не опоздаем?

— Не опоздаем… Вот. Времени как раз на одно эскимо.

Светлана сказала, развертывая серебряную бумажку:

— Спасибо, Котя. А вы, Котя, подросли с прошлого года.

— Что-о?

— Я говорю: вы подросли — были младшим, а теперь… — Она покосилась на его погоны.

— Нет, нет, как ты меня назвала?

— Я сказала: «Спасибо, Котя». Так вас ваша мама называет.

Эскимо не позволяло Косте выразить всю глубину своего негодования.

— Мало ли как меня может называть мама! Этот Котя был уже много лет тому назад ликвидирован. Мама, например, до сих пор мне иногда по инерции говорит «детка». — Костя бросил опустошенную палочку эскимо. — Пошли.

— Пойдемте, детка.

— Светлана!

— Что, детка?

На бульваре было довольно много народу, еще больше — около входа в кинотеатр.

— Вот в эту дверь, детка, — тут легче пройти.

Костя наклонился и проговорил грозным шепотом:

— Светлана, если ты еще раз назовешь меня деткой, я тебя отшлепаю здесь, в фойе, при всей публике!.. Или…

— Или что?

— Или перестану заходить к тебе, когда бываю в Москве!

— Отшлепать — можете, а перестать заходить — не имеете права.

— То есть почему не имею права?

— Потому что, кроме вас, ко мне никто не заходит.

Вот так всегда: царапает, царапает — и вдруг такое скажет обезоруживающее!

— Мне кажется, у тебя было порядочно гостей в тот день, когда я приехал, — заметил Костя.

— Так ведь это же не у меня лично, они к нам на праздник пришли… Костя, а вы теперь всё за границей будете, не скоро в Москву можете приехать?

— Должно быть, теперь не скоро.

— Костя, зачем же вы эти последние часы так зря тратите? Вы бы лучше…

Она замолчала.

Костя сказал:

— А мне все равно сейчас делать нечего. Через два часа надо быть у полковника, а наши приедут прямо на вокзал.

«Ага! — подумала Светлана. — Приедут все-таки „наши“ на вокзал!»

Ее давно беспокоила Костина неторопливость, но спросить об этом прямо почему-то было невозможно.

XXIX

Костя появился в Москве гораздо раньше, чем рассчитывал, — в конце лета, в жаркий августовский день. Он был не в парадной форме, как в прошлый приезд, а в старой гимнастерке, и уже по одному его дыханию Светлана поняла, как он торопится. Насколько мог быстрее он объяснил тут же, в передней, что в Москве проездом, что его эшелон стоит на Окружной дороге и, говорят, простоит до вечера. Его отпустили на два часа, он хотел известить мать, она бы успела приехать, но никого из знакомых не застал, ни к кому не дозвонился.

— А в институт звонили? — быстро спросила Светлана.

— Какой институт! Нет там сейчас никого.

Не только звонил — заезжал, это ясно.

Как ни старался Костя говорить и смотреть спокойно, по лицу было видно, как он огорчается. Еще бы не обидно! Пробыть целый день в Москве и не повидаться!

Оба начали одновременно.

— Светлана… Ведь ты была там?.. — нерешительно сказал Костя.

А Светлана крикнула:

— Костя, я сейчас поеду туда!

И оба с умоляющим видом повернулись к Наталье Николаевне.

Уже на улице Костя сунул Светлане листок, вырванный из блокнота. На нем была написана станция, номер эшелона и как ехать.

— Как хорошо, что тебя застал! Ведь я думал, что вы еще в лагере.

— Нет, мы уже два дня в Москве… Костя, а куда же теперь переводят вашу часть?

Он усмехнулся:

— Об этом наших генералов спроси.

— Но из-за границы-то вы совсем уехали? Что мне вашей маме сказать? Вы теперь будете у нас?