Светлана Аллилуева. Пять жизней

Ольга научилась в епископальной церкви гимнам, полюбила музыку и литургию, но странно: Светлана, выросшая на русской культуре и с детства увлекающаяся литературой, сознательно не обучала её русскому языку. Дети, родившиеся в семьях первой волны русской эмиграции, владели родным языком (этому способствовала вера в скорое падение большевистского режима и возвращение на Родину), но и в семьях еврейской эмиграции 70-90-х годов сохранили разговорный русский язык. Случай со Светланой Аллилуевой уникален — она не научила дочь ни одному русскому слову. Её объяснение об эмигрантской раздвоенности души, от которой она хотела уберечь дочь, выше всякого понимания. Она не пожелала сохранить для дочери русский язык, создав ей множество проблем, когда в 1984 году сделала попытку вернуться на Родину.

Деревенские вечера одинокой женщины долгие. Она пристрастилась к джину с тоником, и, когда Ольга засыпала, ежевечерне просиживала за стаканом, постепенно увеличивая дозу, пока вдруг не заметила, что не может остановиться и этим ничем не отличается от своего брата-алкоголика.

Врач, к которому она обратилась, утешил её: это не алкоголизм (алкоголики начинают день с выпивки), и постепенно она сумела себя переломить, подавила привычку просиживать за полночь с джином и тоником, проклиная несостоявшуюся личную жизнь, бывших мужей и любовников.

* * *

В 1975 году судьба подарила ей шанс воссоединиться с сыном, но она, забыв свой индийский опыт, им не воспользовалась.

Почти семь лет она не имела от него известий. Последнее письмо датировано было 1968 годом, хотя, переезжая на новое место, она всякий раз сообщала ему свои координаты и телефон. Опасаясь перехвата писем, она писала на адрес клиники, где он работал врачом. Ответа не было, и она не знала, получал ли он их. Однажды она сделала попытку позвонить домой (тогда прямого набора номера не было и связь устанавливали телефонистки). Они успели сказать друг другу: «Алло» — и их разъединили. Телефонистка в Москве сообщила американской коллеге, что «линия испорчена». Светлана понимала: линия прослушивается, сыну не дозволено с ней контактировать.

В начале 70-х годов началась еврейская эмиграция из СССР. В 1972 73 годах по израильским визам выехало за рубеж 31 903 и 34 733 человека (в подавляющем большинстве в Израиль). В 1974 году из СССР уехало менее 21 тысячи, полторы тысячи в Вене изменили маршрут и отправились в США. Обычно с отъезжающими передавались на Запад письма — они в таком случае доходили до адресата не перлюстрированными.

Иосиф Аллилуев, решив в июне 1975-го написать маме письмо, мог воспользоваться этим каналом, но он посчитал, что более надёжным будет передать послание через американского корреспондента в Москве. По непонятным соображениям, тот переслал его в Госдепартамент. В Вашингтоне, ознакомившись с содержанием письма, встревожились и, не желая новых осложнений с Москвой, переслали его Кеннану, бывшему послу США в СССР, жившему в Принстоне и считавшемуся другом (или опекуном) Светланы. В августе Кеннан пригласил Светлану «на чай» и вручил ей письмо, которое она тут же прочла.

Ося сообщил, что разведён, жаловался на одиночество (Лена ушла и забрала сына) и просил гостевого вызова в США, намереваясь остаться. Светлана могла об этом только мечтать! Сын просился к ней! Это же повторение индийского сценария: уехать в гости и стать невозвращенцем.

Кеннан, когда она прочла письмо, объявил решение Госдепа: «Мы поможем ему приехать и повидать вас. Но вы должны дать нам слово, что он уедет обратно. Иначе будет скандал».

Как поступила «умная мать»? Тут же пообещала, что он вернётся, помня цену своим же словам, обязательствам, выданным некогда Косыгину, Сурову, Динешу Сингху, Каулю?.. Нет, она заняла принципиальную позицию и гордо ответила: «В таком случае ему лучше сюда не приезжать», лишив себя свидания с сыном и отказав ему в возможности начать за океаном новую жизнь. Ведь со временем за Осей могла бы последовать Катя…

Неоднократно ей предоставлялся шанс выправить свою жизнь, и всякий раз она бездарно распоряжалась лотерейным билетом, оказывавшимся в её руках. Контакты с сыном прервались вплоть до её переезда в Англию, в Кембридж. А схитри она, дай слово, а потом «посетуй» на взрослого сына, которым она не может распоряжаться, на вновь возникшие обстоятельства, — господи, как только эмигранты ни изощрялись в придумках ради объединения семьи, но, увы, у Светланы на это ума не хватило. Пообещай, что сын вернётся в Москву, — не было бы возвращения в СССР, второго бегства на Запад, конфликта с Ольгой и полного обнищания.