Светлана

Эти негромко произнесенные слова были сказаны с такой горячностью и с таким негодованием, что Светлана невольно обернулась посмотреть, кто сказал. Должно быть, вон тот мужчина с проседью в волосах, в сером пальто, который читает газету. Ну да, опустил газету и обвел взглядом соседей, как будто хочет поделиться с ними своими чувствами. Симпатичное у него лицо и даже как будто знакомое… Очень убедительно он рассердился — все соседи заинтересовались. Молодой офицер, сидевший с ним рядом, вопросительно на него посмотрел.

— Суд над Манштейном, военным преступником, гитлеровским генералом — читали?

— Нет, — сказал офицер, — я сегодня еще не видел газет. Ведь о нем писали что-то? Англичане его судят?

— Да, да. Вы, должно быть, читали, как в его пользу подписка была объявлена и как высокопоставленные лица в складчину самого лучшего адвоката ему нанимали, А вот теперь начали судить. На скамье подсудимых сидел с горящей сигарой в зубах, в элегантном костюме… Только в Крыму причастен к убийству семидесяти пяти тысяч человек. А вот каким стилем ему сообщали об этом: «Погода хорошая и сухая. Гражданское население расстреляно».

Светлана слушала все с большим и большим волнением. И голос, и лицо… Сначала она подумала, что встречала его в поезде, когда ездила к Зинаиде Львовне. Нет, нет, это было гораздо раньше, совсем в другом месте… и он был совсем другой…

— Неужели оправдают? — спросил офицер. — Как вы думаете?

— Даже если осудят… Посидит в каком-нибудь аристократическом замке, потом выпустят. Такими дорожат — специалистами по уничтожению людей… Вы о Фогте что-нибудь читали?

Офицер неуверенно сказал:

— Фогт? Писатель? Или как там у них — философ? Он писал о перенаселенности земного шара?

— Вот-вот. Что земля не может прокормить всех людей. И предлагает «путь к спасению» (так называется его книга) — сократить население земного шара до девятисот миллионов, даже до пятисот, а остальных, «лишних людей», уничтожить. Мерзавцы! — Он хлопнул рукой по газете, лежавшей у него на коленях. — И ведь это говорится в стране, где апельсины вывозят на свалку! Обольют керосином, да еще полицейских приставят для охраны, чтоб голодные безработные не растаскали!

Светлана вдруг узнала его. Так ясно увидела сожженную деревню, избу без стекол…

— Костя! Костя! Смотрите, это ваш капитан! Капитан Шульгин!

Костя стоял в проходе между скамейками и тоже прислушивался к знакомому голосу.

— Нет, нет, не там. Он в штатском. Вот он, рядом с офицером сидит.

— Товарищ капитан!

Шульгин удивленно поднял голову:

— Лебедев! Костя!

Они долго жали друг другу руки.

— Ну, как живешь? Учишься? Хорошее дело. Каким же ты стал молодцом! Только… Костя, ты что, хворал или что-нибудь у тебя?..

Костя сказал о смерти матери.

— Да… — сочувственно проговорил Шульгин. — Очень хорошо помню, всё письма тебе писала… Ведь она не старая еще была у тебя, Костя?

— Сорок пять лет.

— Жить бы да жить! Тоже война виновата — тревоги, лишения. Бывают бомбы, что убивают прямо, а бывают замедленного действия…

Сидевшие рядом с Шульгиным подвинулись, чтобы Костя мог сесть.

— А как вы, товарищ капитан?.. — Костя запнулся, не решаясь спросить. — Николай Андреевич, как ваши?

— Уцелели, Костя. Такое счастье! Ведь могли бы тоже в манштейновских душегубках… Стойте! — вдруг перебил он сам себя. — Эти черные глазищи я где-то видел!

Светлана подошла, протягивая руку:

— Я вас сразу узнала, только не сразу сообразила, что это вы, потому что вы не в военном.

— Нет, нет, не подсказывайте мне… Погоди, Костя, сам вспомню!

Он внимательно разглядывал Светлану, потом повернулся к Косте — и к Светлане опять.

Косте было известно, как гордился капитан Шульгин своей памятью на лица — всех бойцов в батальоне знал по именам.

Но ведь то солдаты в батальоне… а маленькая девочка… Сколько таких заброшенных ребят пришлось увидеть за четыре года войны! Неужели вспомнит?

— Наташа… Надя… — Шульгин быстро поправился: — Светлана, вот ты кто! Я же сам тебя с ним в Москву отправлял, ты же мне письма из детского дома писала — уж извини, что редко отвечал, все, знаешь, как-то недосуг. Так вот она какая стала, Светлана! — Он разглядывал девочку с явным одобрением. — Давай-ка я тебя сюда в лобик поцелую… ничего? Разрешается? Ведь ты как раз, я думаю, моей дочке ровесница? Ничего, что я тебя на «ты»? Или… неудобно это?

— Обязательно на «ты», — сказала Светлана. — Как я рада… как я рада, что вы вашу беленькую Галю нашли! Я очень часто о вас думала и о ней… У меня подруга школьная — тоже Галя и тоже беленькая.

— Так ты даже помнишь, как мою дочку зовут? А знаешь, Светлана, хоть и черненькая ты — чернее нельзя, а правильно все-таки тебя Светланой назвали: подходящее имя.

Они уже подъезжали к Москве. Костя стал снимать чемоданы с верхней полки.

— Так вот, друзья, — сказал Шульгин, — теперь, надеюсь, будем писать друг другу…

Хотелось бы еще спросить Костю… Ведь не зря же оговорился: помнил, что была какая-то Наташа или Надя… Так и не спросил. Кто их знает, эту молодежь, — спросишь, да невпопад!