Светлейший князь 3

Мы сделали хитрый и на мой взгляд очень мудрый ход. Посланцы Ольчея еще раз заверили правителей Даа- и Бээзи-хошунов что мы не претендуем на всякие там пушные налоги и интересующую нас железную руду будем покупать. А всякие шалости, типа попыток речных набегов, мы на первый раз простим за какое-то количество руды. Руду я решил доставлять по Енисею на больших прочных плотах. Также по моему проекту китайцы начали строить две большие грузопассажирские баржи. У меня возникла интересная идея как наладить речное сообщение по Енисею.

Когда Петр Евграфович предложил пятнадцать лянов серебра за тонну кричного железа и пять за руду, то стороны сразу ударили по рукам. И мало того, через неделю зайсаном Западного сумона в Усть-Ус была отправлена первая партия кричного железа с левобережья Енисея. На этих же плотах поплыли и семьи тувинцев, решивших остаться у Леонова. После этого Петр Евграфович вернулся в Туран, он решил максимально обследовать Туву. Шишкин получил строжайшее указание обеспечить охрану господина Усольцева.

Наша гвардия без промедления вернулась в Усинск. В Туране остались два русских десятка и один тувинский лейтенанта Рыжова. Мы решили его десятки каждые два месяца менять в Туране. Сам же Панкрат стал начальником гарнизона Усинска.

В Усинск мы с Лонгином вернулись через перевал Куртушибинского хребта по заброшенной тропе, выходящей на Золотую реку. Проводником был один из староверцев Морозовых. Они уже успели освоиться в этих глухих местах. Староверцы вырыли себе землянки, в них они предполагали прожить два года. Я поразился тому, как они успели наладить свой быт. Все тропы, ведущие к нам от Енисея были ими изучены и надежно контролировались.

Лонгин со староверцами договорился о подаче дымами костров сигналов тревоги и просьбы о помощи. Он подобрал себе трех толковых помощников и смело оставил все дела в Туве на них, разделив их обязанности: один ведал разведкой, второй контрразведкой, третий стал связистом. Ему было поручено достроить вышки светового телеграфа и обеспечивать их работу. Среди тувинцев даже возникла конкуренция на места связистов. Они сразу оценили преимущества оседлой жизни около вышек, им было за службу назначено жалование. Свои десятки Лонгин распускать не стал, а временно разместил в Туран, передав их в распоряжение Шишкина.

Поломав голову над вопросами контроля за выданным тувинцам оружием, мы нашли на мой взгляд элегантное решение: я распорядился сдавать по счету медные донца использованных гильз. А учебные стрельбы проводить под контролем Шишкина.

На заводе нас встретили чуть ли не с лозунгами и транспарантами, завод работал с полной отдачей, две тонны уже поступившего кричного железа и ожидаемые первые партии железной руды расшевелили всех. Быстрыми темпами шли работы над новой паровой машиной и новым орудийным стволом, мы решили следующую батарею вооружить орудиями с длиной ствола в тридцать калибров. Яков похвалился двумя первыми отпечатанными листами химической энциклопедии, которую он начал писать по моему совету. Но задерживаться на заводе мы не могли, надо было скорее в Усинск: по пограничной тропе шли люди, десятка два. Пятеро взрослых мужчин были вооружены до зубов и они потребовали срочной личной встречи со мной.

В Усинске я в буквальном смысле на минутку заскочил домой, расцеловал жену и сына, Лонгин поцеловал матушку и поменяв лошадей, мы помчались на Севера.

Пришельцы встали лагерем около Хаин Дабана и ждали меня. Метрах в ста лагерем встали и наши гвардейцы. Командовал у нас Серафим Стрельцов. Он попал с корабля на бал, отдохнув после похода несколько дней, его десяток направился в Железногорск и в первом же наряде к пограничному знаку встретил пришельцев.

Бросив поводья Прохору, я поспешил к нашему караульному. Им оказался сам Серафим. Наш пост был оборудован среди еловой поросли. Серафим стоял среди густых молодых елок и разглядывал пришельцев в подзорную трубу. Немного сзади стояли двое готовых к бою гвардейцев.

— Ваша светлость, — я взмахом руки прервал Серафима и протянул руку за трубой.

Пришельцы расположились около трех костров, они уже провели здесь две ночи и собирались проводить третью. Спутанные лошади паслись рядом. У двух больших костров я насчитал двенадцать женщин, детей и подростков. У третьего костра сидело пятеро мужчин, за поясом у каждого было по паре пистолетов, в пирамиде стояло пять ружей. Мужчины жарили мясо. Один из них периодически вставал и внимательно осматривал окрестности. Лицо одного из мужчин показалось мне знакомым, лет сорока, уверенный в себе человек, добротно одетый, по всему старший среди наших гостей.

Я обернулся и жестом подозвал Прохора. Протянув ему трубу, я сказал:

— Знакомое лицо, но не могу вспомнить.

Прохор в трубу смотрел буквально секунду.

— Это, ваша светлость, купеческий приказчик, с которым золотом расплатились. Вы его просто не узнали. Леонтий Тимофеевич его кликал Ипполитом.

Точно, как только прозвучало его имя, я сразу вспомнил. Редкое имя, зимой он был как оборванец, трясущийся и запуганный.