Светлейший князь

Раненому лесорубу Евдокия дала внутрь около пятидесяти грамм настойки, чисто эмпирически я определил, что это терапевтическая доза моего препарата, и к моему приезду наш страдалец крепко спал. Ожидая меня, Евдокия прокипятила две больших иглы и по сажени шелковых ниток двух размеров…

— Молодец Евдокия, считай успешно экзамен сдала, — осмотр сооруженного госпиталя и лежащего на операционном столе раненного меня удовлетворил, — не забоишься помогать во время операции?

— Не забоюсь, ваше светлость.

Я еще раз проверил все ли готово к предстоящей операции. Две иглы с шелковыми нитками, два мотка запасных шелковых ниток, приготовленные бинты, ножницы, два острых ножа, две ложки, большая и типа чайной, что-то типа пинцета. Интересно, что это и откуда, надо будет расспросить Евдокию. Маленькая стопка с еще одной дозой опиата, кастрюли с отваром ивы и зеленого чая, неширокий кожаный ремень в качестве предполагаемого жгута. Заготовленные деревянные лангетки. Раненный привязан к столу. Евдокия полила мне на руки водки, то бишь хлебного вина, для дезинфекции.

— И так, Евдокия, действуем так. Сначала фиксируем нашего страдальца: привязываем руки, здоровую ногу и туловище. Потом я аккуратненько убираю щепку. Ты на готове, держишь жгут. Если начнется сильное кровотечение, по моей команде пытаешься зажать. Вы, — я повернулся к два стоящим у входа санитарам, вид у обоих мягко скажем был испуганный, — знаете, как тут что называется?

— Знаем, ваша светлость, знаем, Евдокия все объяснила.

— Смотрите, не растеряйтесь, а то начнете сопли разводить в самый нужный момент. Если сомневаетесь, лучше уйдите. Ругать не буду.

Санитары посмотрели друг на друга и остались.

— Ну что же, с Богом!

Я осторожненько удалил из раны торчащую щепку. Кровотечение не началось. Рана оказалась достаточно чистой, пинцетом и ложечкой я удалил всю грязь и мелкие деревянные крошки, промыл рану отваром зеленого чая и ивы. После этого я просушил рану бинтами и начал ушивать её. Наш раненый до этого момента спокойно спал, когда же я начал орудовать иглой, он стал беспокоиться и стонать, хорошо что мы его зафиксировали.

Я серьезно опасался за свои хирургические навыки, прошло столько лет, да и руки в буквальном смысле не те. Но к моему огромному удивлению, ни каких проблем не возникло, руки мои почти на автомате делали все что надо. Я оставил в ране два дренажа, приготовленных из лубка ивы и закончил шить.

— Так, Евдокия, одно дело сделали. Тут ничего страшного пока не оказалось, сосуды целы, остальное детали. Главное, чтобы рана не нагноилось. Теперь давай ногой займемся.

Раненый лесоруб перестал стонать и беспокоиться и я спокойно осмотрел его ногу.

— Смотри Евдокия, — я показал на видимое глазом смещение отломка большой берцовой кости, — вот эту кость я попробую поставить на место и буду держать её. А ты должна будешь прибинтовать её очень плотно к лангетке. Вы, — санитары подошли ко мне, — один держит голову, наш раненый очнется от боли и будет метаться и кричать, другой на подхвате, по ситуации. Всё понятно?

Санитары кивают, похоже с речью проблема. По ходу посмотрим, как понятно.

Я максимально аккуратно, стараясь не беспокоить раненного, подвел под сломанную ногу длинную лангету, от пятки до середины бедра. Это почти до раны на бедре. Манипуляция не из простых, лангета была достаточно толстой, а сделать это надо было максимально щадяще. Раненый опять начал стонать и беспокоиться, но мне удалось завести лангету как надо.

Закончив, я сделал паузу. Надо было дождаться пока лесоруб опять заснет.

— И так, теперь самое сложное. Я ставлю кость на место. Держу её. Ты, — я ткнул пальцем в стоящего ближе ко мне санитара, — помогаешь мне поднять за лангету ногу, чтобы Евдокии было удобно бинтовать. Ты, держишь голову, он очухается и будет вопить как резаный.

Я выдохнул. Закрыл глаза. Господи, помоги!

— Начали.

Я обхватил руками голень ниже места перелома и пытаюсь сопоставить костные отломки. Процедура вообще-то садистская, в нормальной медицине так не делают. Но где эта нормальная медицина!

Раненный проснулся и дико кричит, ему очень больно, ужасно больно. Но тут же замолкает, я понимаю, что от боли он теряет сознание. Наверное, это даже хорошо.

Мне удается выполнить репозицию и удерживая костные отломки, я начинаю поднимать лангету.

— Помогай! — это санитару. — Выше!

А теперь Евдокие:

— Евдокия, бинтуй! Туже бинтуй! Туже, мать твою! — крик мой слышен наверное всей округе.

Евдокия заканчивает накладывать повязку до раны на бедре. Дело почти сделано.

— Молодец, а теперь давай еще раз, только сверху вниз, — раненый приходит в себя, но он не кричит, а тихо стонет. — Всё милейший, больше мучить тебя не будем.

Через полчаса я выхожу из госпиталя на свежий воздух. Раненный лежит в палате и опять спит. С ним один из санитаров. Второй вместе с Евдокией наводит порядок в операционной.

— Ваша светлость!

Я поворачиваюсь к Евдокии. В руках у нее поднос, на нем стопка хлебного вина, то есть водки, аккуратно нарезанные кусочка хлеба, мяса и соль.

— Спасибо, Евдокия. Не серчай, что закричал.