Светлячок надежды

Спальню в глубине дома – Талли занимала ее, когда ей было четырнадцать лет и вот теперь, в пятьдесят – освободили от мебели, выскребли дочиста и покрасили в небесно-голубой цвет. Больничную кровать поставили так, чтобы Талли со своего места могла видеть окно в комнате. Из окна открывался вид на огород и на дом лучшей подруги через дорогу напротив. На кровати новое постельное белье, выбранное Марой, из набивной ткани с цветочным узором. На прикроватной тумбочке близнецы расставили фотографии, не меньше десятка – Кейт и Талли в разные периоды, Талли с розовым младенцем на руках, Джонни и Талли на сцене, где им вручают какую-то премию. Дороти хотелось бы добавить в эту коллекцию и снимок, где изображена и она с дочерью, но такого просто не было. В разгар работ появилась медсестра из центра по уходу за коматозными пациентами и не меньше двух часов инструктировала Дороти, объясняя, как ухаживать за Талли.

Когда все наконец ушли, Дороти бродила по комнатам, убеждая себя, что справится. Она дважды прочла брошюры, оставленные медсестрой, делая заметки на полях.

И дважды едва не отправилась за спиртным, но в конце концов сумела взять себя в руки. И вот теперь она снова в больнице, идет по ярко освещенному коридору в палату к дочери. Улыбнувшись одной из дежурных медсестер, Дороти открыла дверь и вошла внутрь.

У кровати Талли сидел незнакомый мужчина и читал ей вслух. Увидев Дороти, он поднял голову. В глаза ей сразу же бросилась его относительная молодость – лет сорок пять, не больше, – а также необычная внешность. Волосы мужчины были собраны в хвост, и Дороти нисколько не сомневалась, что под белым халатом у него поношенные, линялые джинсы и футболка с названием какой-нибудь рок-группы. На ногах у него были резиновые сабо, которые всегда нравились ей самой.

– Прошу прощения. – Он встал и отложил книгу. Дороти увидела название: «Шантарам»  [27]. Книга была толстой, и он уже дошел до середины.

– Вы ей читаете?

Кивнув, мужчина шагнул к Дороти и протянул руку:

– Я Десмонд Грант, врач из отделения неотложной помощи.

– Дороти. Я ее мать.

– Понятно. Мне пора на работу.

– Вы часто к ней приходите?

– Стараюсь забежать либо до, либо после смены. Часто вижусь с ней посреди ночи. – Он улыбнулся. – Слышал, сегодня Талли собирается домой.

– Да, примерно через час.

– Рад был с вами познакомиться. – Он направился к двери.

– Десмонд?

Мужчина оглянулся.

– Да?

– Снохомиш, улица Светлячков, семнадцать, там мы будем. Если хотите дочитать ей книгу.

– Спасибо, Дороти. Я бы хотел.

Проводив его взглядом, она подошла к кровати. Через одиннадцать дней после аварии синяки на лице Талли изменили цвет, из лиловых превратились в желто-коричневые. Десятки мелких порезов покрылись коркой, и только из нескольких крупных все еще сочился желтый гной. Губы были сухими и потрескались.

Дороти сунула руку в карман халата и достала маленькую баночку с медовым кремом, опустила в нее указательный палец и смазала губы Талли.

– Думаю, так будет лучше. Как ты спала этой ночью? – спросила она. – Я? Не очень хорошо, – продолжила Дороти, словно услышала ответ. – Переживала из-за твоего возвращения домой. Боюсь тебя подвести. Считаешь, я справлюсь? Я рада.

Она прижала ладонь к безволосой голове дочери.

– Ты очнешься, когда будешь готова. Выздоровление требует времени. Уж мне-то не знать?!

Не успела она произнести эти слова, как дверь открылась, и в палату вошли доктор Бивен и Джонни.

– Вот вы где, Дороти, – сказал доктор и отступил в сторону, пропуская медсестер и двоих санитаров.

Она через силу улыбнулась. Если для перевозки Талли нужно столько людей, как, черт возьми, она будет ухаживать за дочерью одна?

– Успокойтесь, Дороти, – сказал Джонни, становясь рядом. – Все устроится.

Она благодарно посмотрела на него.

Затем все пришло в движение. Талли переместили с кровати на каталку, вытащили внутривенный катетер, отсоединили от аппаратов и увезли. В регистратуре Дороти подписала кучу документов, и ей вручили бумаги о выписке, брошюры по уходу и рекомендации доктора Бивена. В машине Джонни, следовавшей за фургоном «скорой помощи», ее подташнивало от волнения.

Спускаясь по Коламбиа-стрит, они проезжали мимо бетонной опоры, в которую врезалась Талли. Под виадуком на тротуаре расположился импровизированный мемориал. Воздушные шары, увядающие цветы и свечи – все это напоминало усыпальницу. На плакате было написано: ОЧНИСЬ, ТАЛЛИ! А на другом: МЫ МОЛИМСЯ ЗА ТЕБЯ.

– Думаешь, она знает, сколько людей за нее молятся? – спросила Дороти.

– Надеюсь.

Дороти замолчала. Она откинулась на удобное кожаное сиденье и стала смотреть, как меняется пейзаж за окном – центр, потом пригороды, потом сельская местность. Небоскребы уступили место низким изгородям, а забитые транспортом улицы – извилистыми проселочными дорогами с деревьями по обеим сторонам. У дома они остановились за машиной «скорой помощи».

Дороти побежала вперед, чтобы открыть двери и включить свет, потом повела санитаров в комнату Талли, где дети Райанов повесили большой плакат: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ТАЛЛИ.