Светлячок надежды

Это моя вина. Я привела ее к доктору Блум, где Мара встретила этого явно неблагополучного молодого человека, а когда она рассказала мне о нем, я вела себя как бюро по выдаче разрешений. Следовало напомнить ей, что она ранима и неустойчива – девочка, которая намеренно режет себя. А когда я обнаружила, что они спят друг с другом, нужно было сообщить Джонни. Кейт я бы обязательно рассказала.

Когда наступает моя очередь прощаться, мне хочется сказать все, о чем я молчала раньше. Я снова злюсь на свою бесполезную мамашу – будь у меня нормальная мать, я, может, знала бы, как вести себя в таких ситуациях.

Во взгляде Мары я вижу тщательно скрываемое раздражение. Ей не терпится нас выпроводить и остаться наедине с Пакстоном, но она не знает, как это сделать. Но как оставить ее, восемнадцатилетнюю девчонку, в этом огромном кампусе, девчонку, которая режет себя, с парнем, который красится и носит украшения в виде черепов?

– Может, ты поживешь у меня половину семестра? – предлагаю я.

Пакстон презрительно фыркает, и меня так и подмывает дать ему пощечину.

Мара слабо улыбается.

– Я готова к самостоятельной жизни.

Я обнимаю ее, но объятие длится гораздо меньше, чем мне хотелось бы.

– Не пропадай, – хрипло говорит Джонни. Потом берет меня под руку и выводит из комнаты. Я ковыляю рядом с ним, наполовину ослепшая от слез. Раскаяние, страх, тревога – эти чувства сплетаются вместе и становятся моей опорой, не давая упасть.

Прихожу в себя я в баре; мы с Джонни оказываемся среди молодых людей, которые, несмотря на ранний час, поглощают желе «Джелло» с водкой и шнапсом.

– Это было жестоко, – говорит Джонни, когда мы садимся.

– Хуже, чем жестоко.

Я заказываю текилу.

– Когда, черт возьми, она успела подружиться с этим лузером?

У меня все холодеет внутри.

– Во время групповой терапии.

– Замечательно. Деньги были потрачены не зря.

Я выпиваю свою текилу и отвожу взгляд.

Джонни вздыхает:

– Господи, как жаль, что Кейти нет. Она бы знала, как с этим разобраться.

– Будь Кейти с нами, ни с чем не нужно было бы разбираться.

Джонни кивает и заказывает нам обоим еще по одной порции.

– Давай поговорим о чем-нибудь более приятном. Расскажи, как продвигается твоя грандиозная книга…

Вернувшись домой, я наливаю себе большой бокал вина и хожу с ним из комнаты в комнату. Проходит довольно много времени, прежде чем я понимаю, что ищу ее.

Я встревожена и раздражена. Второй бокал вина не помогает. Мне нужно чем-то заняться, что-то делать.

Моя книга.

Я хватаюсь за эту мысль. Я точно знаю, о чем писать. Беру ноутбук, открываю его и…

Я никогда не умела прощаться. Этот недостаток сопровождал меня всю жизнь. Это особенно огорчительно, если учесть, как часто мне приходилось расставаться. Я думаю, что причины этого лежат в моем детстве – как и всего остального. Я всегда ждала возвращения матери. Сколько раз я уже писала об этом в мемуарах? Наверное, мне нужно вернуться к началу и отредактировать текст. Но предложение можно удалить, а от правды никуда не денешься. Если я кого-то люблю, то привязываюсь к человеку с такой страстью, которая граничит с навязчивым состоянием. Вот почему я не рассказала Джонни о Пакстоне и Маре. Я боялась его разочаровать – и потерять, – хотя если посмотреть правде в глаза, я его уже потеряла. Потеряла в тот момент, когда умерла Кейт. Я знаю, чтÓ он видит, когда смотрит на меня: меньшую половинку дружбы.

И все равно я должна была сказать ему правду. Если бы я это сделала, расставание с Марой не было бы похоже на окончательный разрыв…

Рождество две тысячи восьмого года стало для меня сюрпризом.