Светло, синё, разнообразно… (сборник)

Гляжу, Леонард ходит сосредоточенный и волнующийся. Вижу, что он не слышит, кто и о чем говорит с трибуны – ждет своей очереди. И вот он вышел на сцену и из глубины пиджака извлек объемистую пачку исписанной бумаги: он приготовил доклад! Целый трактат об истории и значении правозащитного движения!

Зал вздохнул и начал слушать. Однако после пятнадцати минут томительного отчета в публике послышалось шарканье, сдержанный гул, кашель соскучившихся. Леонард не сразу врубился – затем заторопился, скомкал и, неловко улыбнувшись, спустился в зал.

Я был растроган до глубины души: ведь он и здесь стремился исполнить свой гражданский долг – диссидентское движение действительно заслуживает своего обзора и анализа (и впоследствии он свои мысли опубликовал), и со всей присущей ему обстоятельностью и ответственностью он к этой задаче и отнесся – и его зашикали сами же герои его лекции! Но зашикали дружески, и через минуту он уже и дышал и радовался вместе со всеми этими обыкновенными хорошими людьми с высоким уровнем гражданской совести, и поэтому, и всё-таки – героями.

Октябрь 09

Запись Силису в альбом

Полвека тому назад впервые прозвучали для меня эти три имени, подобно волшебному заклинанию: «Лемпорт – Сидур – Силис». Похоже на «Мене – текел – фарес». Сравните: «Вучетич – Томский – Кибальчич» – нечего и сравнивать; это перечисление, а не заклинание.

В их совместной мастерской царило зрелое мастерство независимых художников – уже тогда, в 50-е, вполне советские годы. Соприродность их талантов, пожалуй, именно и описывается этим словом «независимость». Но дальше уже идет разноприродность, которая и привела к распаду славной троицы. Корень распада – в восприятии жизни. У Сидура оно трагическое, у Лемпорта и Силиса – радостное. Причем у Силиса – в наиболее полном виде. Драматические темы нашего времени широко представлены в лемпортовских композициях. Силиса же навсегда заворожила пластика человеческого тела, а с ним и духа – в его различных состояниях, всегда гармоничных, будь то возвышенная скорбь или любовное томление. Силис постоянно приглашает нас полюбоваться вместе с ним: смотрите, как красиво. Как упоительна гармония жизни. Человек безусловно смертен – поэтому не будем терять юмора, любя его. Но он и безусловно прекрасен – а это заслуживает бессмертия, для чего и существуют на свете художники.

Силис – это неиссякаемый источник жизнерадостной любви – к друзьям, к застолью, к женщинам – к своему излюбленному кругу, который уже не так уж и велик. Силис вообще человек нетусовочный, непубличный, и хотя он совершенно не против, чтобы о нем писали и его раскручивали, но сам он бегать на эту тему и не умеет и не станет.

Как хорошо он стоит на земле! Как естественно принимает он каждый день как дар, как праздник – и это при всех тяжелейших поворотах и ударах судьбы и, казалось бы, непереносимых утратах.

Вот редчайшая – ренессансная – способность дышать главным воздухом, вдыхая ежедневный.

Это не значит, что он свысока пренебрегает мелочами: он, как и все, занимается ими, деньги считает, отдых планирует, спорит, сердится и огорчается – но мелочь для него так мелочью и остается и никогда им не овладеет.

Я все тащил к нему в мастерскую Петра Фоменко: мне казалось, эти богатыри из одной дружины, – и не ошибся. Как-то присели они за стол друг к другу, а вскоре, с восторгом глядя каждый на другого, запели Вертинского, соревнуясь в припоминании заветных строчек и нот. Тот еще дуэт. Как два фронтовика из разных частей, но с одного фронта: «А помнишь, как на Втором Белорусском?»

Лемпорт был более импульсивный и увлекающийся. Суд его был нередко несправедлив и пристрастен (это не касается его суждений об искусстве). Он в этой паре был «старшой». Силис же ухмылялся, посматривал сбоку и сглаживал углы: в этой паре он был мудрейший.

Я о них однажды написал: