Читаем Светло, синё, разнообразно… (сборник) полностью

Ведь это невозможноПредставить и в мечтах,Какой концерт, ребята,Идет на небесах!Какие там гитарыСегодня собрались!А кто сидит в партере,По-братски обнявшись!Лексан Сергеич ПушкинС Самойловым сидят,И тот ему толкует,Кто Галич,Кто Булат.(Недавно А. Володин,Точнее – Шура Лифшиц,Явился среди нихИ создал обстановку,Слегка подсуетившись,Беседы на троих.)Иосиф Алексаныч,Без устали куря,Кричит: «Эй, Женька! Клячкин!Пой – только не меня!В моих стихах свой мелос,Тебе его не спеть!Недаром Сашка КушнерНе может вас терпеть!»Сергей же Алексаныч,Наклюкавшись опять,Все рвется за кулисыВолодю повидать.Влача с собой за рукуКрасавицу Дункан,Буян на всю округуГрохочет, как вулкан:– Проведите!Проведите меня к нему!Я хочу видетьЭтогоЧеловека!А Юрий Осич ВизборСпел «Милую мою»И вышел просвежитьсяУ неба на краю(Мартынова с Дантесомслегка пихнув плечом,которым вход на праздниквовеки запрещен.)Глядит на нас оттудаНаш славный капитанИ говорит негромко:– Ребят!Ну?Где вы там?– Мы скоро, Юрий Осич!Потерпишь, не беда.Там – петь мы будем вечно,А здесь – еще когда…

– Да-а… – протянул Коваль. – Конечно, сама по себе попытка похвальна…

– Да вставлю я тебя, вставлю!

– Да что «вставлю, вставлю»! Скажи ему, Визбор.

– Ну, насчет концерта ты угадал, – начал Визбор. – Это мы – да, любим. Попеть, послушать. Но, конечно, общий жанр… класс подготовки… уровень репрезентативности… В общем, земной ты описал концерт, старик, самый обычный земной. Замени ты Лексан Сергеича на Лексан Трифоныча – все. Практически концерт в ЦДЛ. А про Дантеса с Мартыновым – вообще лажа полная. Этот уголок юмора у тебя – для стенгазеты, а не для панорамы. Между прочим, знаешь, как начинается здесь утро у Мартынова? – Визбор понизил голос. – К нему приходит Лермонтов, бросается в ноги и говорит – так сказать, поникнув гордой головой: «Прости, брат, меня, окаянного. Бес попутал толкнуть тебя на братоубийство. Не твое преступление – мое». Тот полчаса его с колен поднять не может.

– Да неужто и Александр Сергеич вот так же перед Жоржем?

– Александр Сергеич, когда речь заходит, только смотрит себе на руку, качает головой да приговаривает: «Надо же! А ведь мог и попасть».

– Жалеет или радуется?

– Одновременно, – сказал Визбор и соскочил на берег. – Ну, старик, будь покамест. Ни за что не догадаешься, чем я сейчас занимаюсь. Хотя, учитывая особенности времени и места…

– Ну ладно, не томи.

– Лиру осваиваю, старик. Распальцовка, постановка кисти, баре ладонью, скользящее туше – ну все, все совсем другое. Зато звук – это только Берковский поймет, какой у лиры звук.

И, махнув рукой, Визбор скрылся в парковой зелени.

«Одуванчик» же полетел дальше и вскоре влетел в широкую лагуну, на зеркале которой величественно покоился знаменитый фрегат «Лавр Георгиевич».


«Темный крепдешин ночи…» – так это начинается у Коваля. Стало быть, в нашем случае – сияющий муар полдня окатывал нежную плоть реки. Звон форштевня напоминал о мудрости парусов, покрытых заслуженными шрамами натруженных заплат. Ничего живого не наблюдалось на баках, фоках и ютах легендарной палубы. Только на причале колготились двое в форме, находясь в очевидной конфронтации: сухопутный наскакивал на флотского. В первом сразу была видна военная жилка, как и во втором – боевая струнка.

– Претенденты, – презрительно шепнул Коваль, приближаясь на расстояние слышимости диалога.

– Чем? Чем вы докажете, что кроме меня есть еще хоть один Лавр Георгиевич? – горячился сухопутный.

Флотский же невозмутимо отзывался:

– Пожалуйста. Японского микадо также именуют: Лавр Георгиевич.

Секунду побыв в столбняке, сухопутный нашелся:

– Вот вы и обремизились, ваше превосходительство! Попали пальцем в небеса-с! Ежели бы это был японский микадо, то он именовался бы Лавр Георгиевич-сан. Сан-с!

– Ну хорошо, хорошо. Войнович Лавр Георгиевич, сербский князь, 16-й век – вас устроит? Пра-пра-прадед известного литератора, надеюсь, слышали, а то, может, и читали.

– Нет! – взревел сухопутный. – Не слышал и не желаю! Не было Войновича! Не было князя!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Анархия
Анархия

Петр Кропоткин – крупный русский ученый, революционер, один из главных теоретиков анархизма, который представлялся ему философией человеческого общества. Метод познания анархизма был основан на едином для всех законе солидарности, взаимной помощи и поддержки. Именно эти качества ученый считал мощными двигателями прогресса. Он был твердо убежден, что благородных целей можно добиться только благородными средствами. В своих идеологических размышлениях Кропоткин касался таких вечных понятий, как свобода и власть, государство и массы, политические права и обязанности.На все актуальные вопросы, занимающие умы нынешних философов, Кропоткин дал ответы, благодаря которым современный читатель сможет оценить значимость историософских построений автора.В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Дон Нигро , Меган ДеВос , Петр Алексеевич Кропоткин , Пётр Алексеевич Кропоткин , Тейт Джеймс

Фантастика / Публицистика / Драматургия / История / Зарубежная драматургия / Учебная и научная литература