Светлое будущее

Одним словом, с какой стороны ни посмотришь на нашу жизнь, повсюду видишь стремление некоторых слоев нашего общества обеспечить себе возможность хотя бы отчасти жить не по законам коммунистического бытия, а более или менее благополучно, свободно, весело и с наслаждениями. И в обществе идет жесточайшая борьба за то, чтобы выбраться в такие слои. Очередной парадокс нашей жизни: одна из основных тенденций коммунистического образа жизни — завоевать возможность в той или иной мере жить свободно от законов коммунистического образа жизни.

Я было обрадовался удачно найденной формулировке и подумал, что и я не такой уж болван, и я кое-что могу придумать. Но тут же настроение испортилось. Я вспомнил, откуда у меня эта мысль: конечно из книги Антона. Черт бы побрал эту книжку! Неужели я так никогда и не выберусь из этих цепких лап? О чем бы я сам ни подумал, какую бы истину ни сформулировал сам, я каждый раз оказываюсь в положении плагиатора. И у кого?! У человека, не напечатавшего ни одной полноценной статьи. У автора книги, которая никогда не будет напечатана. Но это несправедливо. Я и сам способен на такие выводы. А что, собственно говоря, ты волнуешься. Делай себе их на здоровье. Печатай. Вот тут-то и появляется главная загвоздка. Сочинения, подобные книге Антона, могут валяться годами, любой может из них красть, но никто этого не делает. Почему? А ты попробуй укради! Кто отважится напечатать такое?! А если отважится — каждая мысль по отдельности тривиальна. А целое такое принять никто, кроме автора, не способен.

ТИПИЧНЫЙ СЛУЧАЙ

Позвонила Голубкина. Когда-то она была моей аспиранткой и написала неплохую диссертацию. Потом защитила докторскую диссертацию и превратилась в напыщенную и феноменально глупую гусыню. Но ко мне она сохранила (как она сама говорила много раз, что довольно симптоматично) самые лучшие чувства. Она сказала, что Барский заказал ей рецензию на сборник, в котором опубликованы материалы позапозапозапрошлогоднего симпозиума. Сборник вышел только сейчас. Причем Барский в качестве условия потребовал, чтобы Голубкина раскритиковала мое выступление, и указал пункты, по которым это следует сделать. И вот Голубкина не знает, как ей быть, — отказываться от рецензии или писать, но смягчить места, посвященные моему выступлению. Относясь ко мне в высшей степени хорошо, она спрашивает моего совета, как быть. Если она откажется, то писать рецензию будет Собакина. А эта сволочь только и ждет момента, чтобы подложить мне свинью. Если же Голубкина согласится писать, то она хотела бы знать, как лучше написать место о моем выступлении с учетом требований Барского. Барский сказал, что его требования согласованы с соответствующими лицами.

Откровенно говоря, я растерялся. Только вчера Барский звонил к нам и разговаривал с Тамуркой (я сидел в своем «кабинете»). Он до небес превозносил мое выступление. Говорил, что оно — единственное из всех в сборнике, заслуживающее внимания. Тамурка сказала по сему поводу, что Барский наверняка затеял пакость, насколько она разбирается в людях. Я ее обругал за то, что она о людях всегда думает плохо. Барский, конечно, скользкий прохвост. Но в общем он мужик неплохой, и ко мне он относится хорошо. Мне, очевидно, просто не хотелось думать о пакостях. Теперь мне стало очевидно, что Барский, который всю дорогу завидовал мне и ревниво относился к каждой моей книге и статье, к каждой ссылке на мои работы, к каждому упоминанию моей фамилии, решил на сей раз использовать представившуюся ему возможность и подставить мне ножку. Но (это в его натуре) — чужими руками. Сам он хочет выглядеть чистеньким и порядочным. Более того, он это дело представит так, будто он приложил величайшие усилия, чтобы спасти меня от погрома.

С другой стороны — Голубкина. Рецензию она все равно напишет. Согласие она наверняка уже дала. И позвонила она для очистки совести, а может быть, из более подлых глубинных чувств. Она, мол, тоже сделала все возможное. Более того, она об этом разговоре разболтает на всю Москву. И дело будет выглядеть так, будто я сам на себя написал этот донос. Ну и хитрая же бестия, будут говорить обо мне.

Вот вам поразительный пример эволюции нашей либеральной эпохи в нечто иное. Раньше такая вошь, как Барский, даже в мыслях не мог позволить себе ругнуть меня, а хотелось это сделать очень. Теперь даже такое ничтожество, как Голубкина или Собакина (кстати сказать, очень прогрессивные по современным представлениям), готово кусаться публично. Причем мы еще одной ногой стоим в либеральной эпохе: мне самому предлагается выбрать форму, в коей я предпочел бы быть выпоротым.

Все это пронеслось в моей голове молниеносно. Я произвел несложный расчет и установил, что при самом быстром прохождении рецензии через редактирование, обсуждение на редколлегии и включение в план номера рецензия к выборам в академию не поспеет. А там мне будет наплевать. С некоторой точки зрения это будет даже приятно: попаду в преследуемые реакционерами таланты.