Светлое время ночи

– Не гадал я, что быть гнорром настолько просто, что даже сельский простец в состоянии исполнять эту роль с удовлетворительным совершенством, – процедил гнорр и в его словах Эгину явственно послышались корчи уязвленного самолюбия. – Судьба дарит нам превосходную возможность изучить нашего врага вблизи. В Пиннарине это будет куда сложнее.

– А что если он вас узнает? Что будет тогда? – идея Лагхи вовсе не казалась Эгину хорошей.

– Не узнает. Как маг я сейчас, конечно, недорого стою. Но ведь искусство перевоплощения – это лишь наполовину магия! Второй половины, которой я, к счастью, тоже неплохо овладел, мне хватит на то, чтобы дурачить и этого Ларафа, и всех остальных сколько нужно.

– А сколько нужно? Вы собираетесь его убить?

– В перспективе – да. Как только узнаю соответствующую Большую Работу. Я хочу вернуть себе свое старое тело.

– Разве это возможно? – с сомнением отозвался Эгин.

– Теоретически – да. Знаете, это глиняное тело… это очень неприятно – не иметь запаха, не иметь зрения, не иметь силы в пальцах… Странный тип этот Адагар! Я понимаю, магические способности – это слишком. Но ведь запах мне можно было дать!

С деланной непринужденностью Эгин отвел глаза. Ведь именно по его вине Лагха сейчас имел запах глиняной куклы. И даже хуже. Поскольку глиняная кукла по крайней мере пахнет глиной. А глиняный человек, слепленный из глины иных мест, не имеет и его.

«Что-то там Адагар говорил про какие-то травы, про заклинание, где какой-то „сын луны и земли“ фигурирует?». К стыду своему, ни заклинания, ни состава травяной смеси Эгин уже не помнил. Слишком много событий произошло со времени его последнего разговора с Адагаром.

– …Поэтому, мы остаемся с баронами Маш-Магарт, – скруглил свои мысли гнорр.

– Понятно. Не желаете ли бобовой похлебки, гиазир гнорр? – Эгин указал на котел, стоявший поодаль.

Рядом с котлом клевал носом упитанный детина, в котором Эгин узнал чашника из замка Маш-Магарт. Эгина тоже неумолимо клонило в сон и он пытался окончить этот да важный, да судьбоносный, но такой затянувшийся разговор под любым предлогом.

– Есть? Нет, не хочу, – Лагха брезгливо поморщился. – Может разве что вина. Что там у вас во фляге, любезный Эгин?

Эгин молча протянул ему любимую флягу Адагара. Он был совершенно уверен в том, что в ней сыщется с полчары местного хмельного меда.

Но стоило Лагхе повернуть пробку, как фляга вздрогнула, словно крохотный вулкан. Воздух наполнился тягучим, действующим на нервы жужжанием, потрескиванием и ритмичным скрежетом – словно кто-то с упорством идиота водил гвоздем по внутренности жестяной кастрюли.

Эгин вскочил на ноги, истерично озираясь. От всех этих звуков за версту разило душегубской магией.

Лицо Лагхи тоже искривила судорога ужаса. Он мгновенно довернул пробку до упора. Звуки пропали. Эгин и Лагха переглянулись.

– Что это было, гиазир гнорр?

– Вне всякого сомнения, это был вестник, он же – шептун. Его изловили и засадили сюда, в этот кусочек инопространства. Вот он и сидит, – подавляя дрожь в голосе, отвечал Лагха. – Ничего себе фляги вы с собой носите, Эгин! В Варане вас за такие фляги ждало бы четырехступенчатое колесование.

– Это фляга Адагара.

– Значит, четырехступенчатое колесование ждало бы Адагара, – Лагха неприятно, вполгубы улыбнулся.

ГЛАВА 17. МЫ БЫЛИ СЛЕПЫ

«Суд поощряет деятельное раскаяние танцовщиц, шлюх и трактирной прислуги обоего пола.»

Из «Ведомостей» Опоры Благонравия

1

К несчастью, Гинсавер оказался крепким орешком. Не таким крепким, какой рисовался Ларафу в его худших опасениях. Но и не таким гнилым, о каком Ларафу грезилось.

Они протрудились над замком от рассвета и до заката, что, по меркам Ларафа, было довольно продолжительной осадой. И даже замечательные советы, которыми сыпала вдруг ставшая общительной и приветливой книга, не слишком ускоряли процесс.

Наконец, остатки ополчения барона Вэль-Виры бежали под покровом темноты. Только к ночи войска Свода заняли разбитый замок барона-оборотня.

В нем сыскались только тяжелораненые, которых варанцы предпочли побыстрее добить. Не из милосердия, конечно, а просто по традиции. Вдобавок, в замке оставалось совсем мало помещений, пригодных для ночлега. На всех места не хватало.

Сыскалось и еще кое-что. Четыре девушки-танцовщицы, усладительницы барона Вэль-Виры. Перед началом штурма, которое, как и ожидал Лараф, стало полной неожиданностью для людей Вэль-Виры, их схоронили в глубоком винном погребе и зачем-то заперли на засов. А затем про них попросту забыли.

Когда до подвалов добрались варанцы, их ждал сюрприз.

По-наездницки восседая на бочках с гортело, девушки встретили приход вражеских солдат хладнокровием, достойным героинь харренских трагедий. Что неудивительно, ведь все четыре прелестницы были мертвецки пьяны.

– Смотрите, к нам вернулись наши мальчики! – сказала первая.

– Но, по-моему, они не наши, – заметила вторая.

– И уже давно не мальчики, – прыснула со смеху третья.

А четвертая вообще спала.