Светлое время ночи

Вслед за этим Эгину вспомнилось печальное лицо Лагхи и его душераздирающие шуточки. Вспомнился их последний разговор и те напитавшие последние его месяцы слепые надежды, которые возлагал гнорр на его спасительную миссию… «Что же выходит, из-за своей щепетильности я обрекаю Лагху на смерть, а Овель на вечные мучения со своим подменным мужем?» Это, вроде, было ясно и раньше. Но только теперь, в виду грозного ночного Маш-Магарта, эта ясность стала кристальной и неотвратимой.

Где ты, школа подлецов?

Мы в твоих стенах взросли,

Сыновьям продать отцов —

Что поднять берет с земли!

Это была эпиграмма Эриагота Геттианикта, которую Эгин помнил еще с Четвертого Поместья. «Ладно „сыновьям – отцов“. А каково продать старому слюнтяю девушку, которая тебе нравится?»

3

– О! Гиазир Эгин! – всплеснула руками Зверда, ее глаза радостно сияли. Лютня лежала на лавке рядом с ней. Зверда уплетала кусок пирога со смородиновой начинкой. Кроме нее и двух слуг в трапезной не было никого. – А я уже думала, вы к ужину не придете. Привратник мне вообще сказал, что вы уехали.

– Я выехал прогуляться. Нужно было развеяться.

– Я так и подумала. А привратник все твердил, что вы с вещами…

– Он ошибся.

– Вот и я подумала, что ошибся. Я чувствовала – к ночи вы вернетесь.

– Сами посудите, баронесса, как бы я уехал, с вами не попрощавшись? – недоуменно возразил Эгин, час назад решивший сделать именно это.

Конечно, ему было стыдно говорить то, что он говорил. Но на фоне того стыда, который был выдан ему как бы авансом, за совращение Зверды для Адагара, этот стыд уже не впечатлял, как букашка на шее у буйвола. Когда должен тысячу золотых авров и пятьдесят четыре медных аврика, за пятьдесят четыре медных можно не переживать. Теперь оставалось только врать и выкручиваться до победного конца.

– Вот и я так подумала – как можно? Ну да что, садитесь ужинать.

– Спасибо, госпожа Зверда, но я не голоден.

– Не нагуляли аппетита?

– Не нагулял.

– Где же вы были?

– Проехался через парк, доехал до деревни и повернул обратно.

– Ну и хорошо, – заключила Зверда и облизала пальчики, к которым прилипли крошки пирога. – Может, вина выпьете? Оно хоть и терпкое, а согревает. Да и на вкус приятно.

– Вина? Почему бы и нет, – согласился Эгин и сел на лавку.

Расторопный слуга юркнул куда-то за дверь и вскоре вернулся с дымящимся ковшиком. Вино по фальмской традиции было подогрето со зверобоем и чабрецом.

Эгин обхватил ладонями теплую чашку. Прикосновения согретой глины были приятны. Зверда тоже налила себе из ковшика и замолчала, изучая Эгина своими умными блестящими глазами. Эгин знал: молчать – значит выдать свой стыд, свою историю. Он, очертя голову, бросился в беседу.

– Это вы играли на лютне, госпожа Зверда?

– Я. И пела тоже я.

– У вас хороший голос. И мотив такой глубокий, очень необычный.

– Мотив действительно необычный. Мои предки считали, что при помощи этой песни можно позвать северный ветер.

– Вот как? – Эгину вдруг вспомнилось, как внезапно, под напором ветра распахнулось его окно, как с гулким стуком шлепнулся «Фальмский Толковник».

– Ага, – подтвердила Зверда и лукаво посмотрела на Эгина, словно догадалась, о чем тот вспомнил, и ждала его реакции. Но реакции не последовало. Эгин молчал.

Зверда повернулась к слугам и жестом приказала им удалиться. Те мгновенно исчезли, бесшумно прикрыв дверь. Эгин успел заметить – авторитет баронессы в замке был непререкаемым. Одного ее взгляда иногда хватало, чтобы все было понятно без ненужных расспросов.

– Я хотела, чтобы ветер позвал вас на ужин, – шепотом поведала Эгину Зверда.

«Пожалуй, будет лучше, если я обращу все это в шутку!» – решил Эгин. Он нашел в себе силы улыбнуться. Улыбка вышла кривой и неискренней.

Конечно, было бы правильней в его положении спросить Зверду что-нибудь вроде «Значит, вы за мной соскучились?» Слуг ведь все равно не было поблизости, значит, можно было не опасаться, что кто-нибудь донесет о его вольностях Шоше. Но язык не слушался Эгина. Двусмысленности, казалось, не желали слетать с его губ ни за какие блага мира.

– Песня была хороша, только вот ни одного слова я не понял, – сказал Эгин, старательно изображая заинтересованность. – Это древнефальмский?

– В каком-то смысле да. Слова песни написаны на языке гэвенгов.

– Это и впрямь объясняло бы все, если бы я только знал, кто такие гэвенги.

– Гэвенгами называется народ… точнее, раса… которая некогда населяла Фальм, да и не только Фальм.

– Первый раз об этом слышу, – честно признался Эгин.

– Не удивительно. Но ведь это только предания. Может, никаких гэвенгов и не было на самом деле, – Зверда загадочно улыбнулась.

– Послушайте, Зверда, – вступил Эгин, к счастью для себя припоминая что-то уместное, – а гэвенги это не то же самое, что феоны?

Густые брови Зверды взлетели на лоб, а ее глаза недоуменно округлились. Все лицо баронессы выражало негодование.