Светлые крылья для темного стража

Асфальт был залит солнцем. В большой луже посреди парковки расплывалось красивое, радужное бензиновое пятно. Через лужу были проброшены кирпичи и доски. Меф жадно оглядывался. Ему казалось, он хорошо знает район, в котором вырос. Да и как могло быть иначе? Он жил здесь в возрасте, когда человека тянет изучить и облазить все, куда можно забраться в принципе.

Не только официальный и скучный взрослый мир, по которому пролегают неизменные «правильные» тропы – асфальтовые дорожки, остановки, магазины, но и мир тайный, неофициальный, сокрытый. Подвалы, пахнущие сытной и густой сыростью. Чердаки с таинственными бомжачьими матрацами, на которых никогда никого нет, и белыми разводами голубиного помета на балках. Просмоленные крыши гаражей, от которых легко отколупываются похожие на пластилин мягкие капли, которые под видом «жувачки» сосватываются в щербатый рот доверчивому младшему товарищу.

А узкие грязные проходы между гаражами? Вот уж где промежуточная станция между бытием и небытием! Рамы со следами штукатурки и торчащими из мятого, крошащегося дерева крашеными шурупами. Выкорчеванные двери с ручками, надраенными тысячами прикосновений, – двери, так и не доехавшие до заветного домика на шести сотках. Древний холодильник, с открученным двигателем и свинченными змеевиками фреонов, из которого запасливый мечтатель-хомяк мечтает со временем, которое никогда не наступит, изготовить дачный сейф. Между вещами-гигантами громоздится всякая мелкая дрянь – гнутые лыжные палки, стертые покрышки, гниющие связки картона и прочие утопленники памяти, которые все никак не всплывут с ее дна.

Возвращаясь от Зозо, Меф повел Дафну не умытой титульной улицей, обозначенной на автомобильных картах жирной желтой полосой, а ее мистером Хайдом – дворами и закоулками. Этот путь был короче, а главное, интереснее. Петляя между изнанками домов по отмостке, усыпанной окурками и сухими крапинами плевков, он вслух вспоминал:

– Между той стеной и киоском я всегда прятался на велике и никто меня не находил. Игра у нас такая была – прятки на великах. Прячься, где хочешь, только чтобы не слезать с седла. А тут мы зимой смывались от одного мужика. Залезли на крышу машины, ее почти всю занесло, а она как завоет! Прямо из-под снега! Мужик выскочил на мороз – трусы, майка, тапки! – и за нами. Еле учесали от придурка. И рожает же мама таких маньяков!

– Мефодий! – укоризненно произнесла Даф, не любившая резких словечек.

– Что Мефодий? Ну разве не маньяк? Вот если бы ты была мужиком, разве ты стала бы вопить и в тапках прыгать по сугробам за детьми, которые влезли на крышу твоего рыдвана? – возмутился Меф.

– У меня никогда не было машины, – уклончиво ответила Дафна.

– А если бы была?

– Все равно мне сложно вообразить себя мужиком в трусах и тапках.

Дафна не преувеличивала. Представить себя мужиком ей было действительно непросто, зато маленького Мефа, скачущего на крыше машины и удирающего по сугробам, она представляла себе очень даже хорошо.

– А здесь, вон через тот двор, я ходил к одной девчонке… – сказал Меф, останавливаясь.

– А как ее звали? – спросила Дафна.

– Неважно, – сказал Меф.

– Но она была хорошая?

– Нормальная, – коротко ответил Буслаев.

Он жалел уже, что вообще упомянул об этом. Ему не хотелось обсуждать с Дафной Ирку. Это было бы предательством по отношению к Ирке, что он смутно, но совершенно четко улавливал.

– А тут мы подрались с одним парнем! – торопливо кивнул он на гаражи. – Я вроде как победил, но он напоследок, как девчонка, укусил меня за палец. А зубы у него были не особо стерильные. У меня палец распух, болел три недели, не сгибался. Даже резать хотели.

– А почему подрались? Какой был повод? – с интересом спросила Дафна.

Меф честно напряг память.

– Не помню даже. Думаю, парень был похож на меня. Такой же шустрый, лез во все дыры, командовал. Ну и не могли сойтись. И второй случай был в этом же духе. Меня как-то на Волгу отправили в лагерь отдыха. Кроме меня, там был из Москвы еще один пацанчик. Как же дико он меня раздражал! Не меньше, чем я его! Мы с ним начали драться еще в поезде. И закончили в поезде, но уже на обратном пути.

– А с этим почему дрались? – спросила Дафна, улыбаясь.

Вопрос был не праздный. Ей было важно знать о Мефодии все с момента рождения и до сегодняшнего дня. Когда страж света любит, он не разделяет себя и того, кого любит. Они становятся единым целым – слитным человеком с двумя головами, четырьмя ногами и руками. Все внутренние границы стираются, становятся условными. Вон та елочка еще на твоей территории, а вот эта елка уже моя – такого у них нет и быть не может…

– А шут его знает! Нам даже разговаривать не нужно было. Видим друг друга и сразу бросаемся как звери. Тоже, наверное, на меня был похож. А у светлых что, такого не бывает? – спросил Меф.

Даф заверила его, что случается всякое.

– Но мы после ссоры обычно просим друг у друга прощения, – добавила она.

Меф кивнул.

– В этом, наверное, главная разница. У меня бы язык не повернулся попросить прощения у этой подлой макаки, которая меня за палец тяпнула! – заявил он.

Даф улыбнулась.