Светлые крылья для темного стража

– Не передергивай! Человек всегда знает, чем настоящее «не хочется» отличается от идиотского. Лень и потакание себе покрывает нас не только телесным жиром, но и душевным. Мы становимся как бройлера на гнилых ногах, годные только на убой мраку, – сказала Даф.

Петруччо скривился.

– Ну и речугу ты задвинула! Нечего тут агитацию разводить! Меня Арей послал за Мефом! Лучше бы, конечно, снова Мошкина выпнули, но я ему первый попался.

Дафне этот ночной вызов не понравился. Особенно теперь, перед поездкой, когда мир напружинился в тревожном ожидании.

– Меф больше не подчиняется Арею! Он ушел от мрака! – твердо сказала она.

Чимоданов с любопытством, как птица, склонил голову набок. По его лбу удивленной гусеницей проползла бровь.

– Мне так Арею и передать? – уточнил он.

Дафна с надеждой оглянулась на Мефа. Тот ощутил, что ей хочется именно такого ответа, четкого и категоричного, но сама принимать за него решение она не станет.

– Надо сходить! – сказал Меф виновато. – Арей не стал бы звать просто так, особенно теперь, когда он… Я быстро.

Дафна на мгновение закрыла глаза. Она отлично поняла пропущенное слово. Это слово было «обижен». Только наивный Меф мог считать, что перед мраком и Ареем у него по-прежнему существуют обязательства. Нелепость! Все равно как если бы заяц искренне думал, что обидел волка, посмев убежать и оставить его без обеда.

– Я с тобой, – сказала она.

– Как хочешь, – ответил Меф. Почувствовал, что Даф немного обиделась, и уточнил: – Я хотел сказать: если ты, конечно, хочешь…

Чимоданов с любопытством уставился на вещи, которые Даф стопками начала раскладывать на диване.

– Куда собрались-то? – спросил он тоном великого инквизитора, который обнаружил под подушкой у заключенного напильник.

– У меня чемоданное настроение, – сказала Даф.

Петруччо дернулся, точно его ткнули в нос.

– «Че», а не «чи», – подчеркнула Даф, правильно поняв причину этого движения.

* * *

Меф привычно присел под лесами, пропуская над головой железку с торчащим болтом, о который за эти годы раз десять пытался пробить череп, пока не научился наклоняться. Спилить болт или расплавить его взглядом было делом двух минут, однако Меф был истинный сын Зозо и не искал легких путей. Его даже забавляло, что на болт за минувшие годы сгоряча было наложено столько проклятий, что в темноте он светился как радиоактивный.

– Ну что, мы идем или как? – запыхтел им в спину Чимоданов, у которого всегда в последнюю секунду начинался спешливый трясунчик.

Дафна неприязненно покосилась на опознающую руну мрака, сердито мигнувшую на нее красной каракатицей, и вошла.

Приемная мрака встретила их непривычным гвалтом.

Возле Наты, которая и не думала спать, хотя уже рассветало, крутилось несколько суккубов. Меф видел их и прежде, когда продлевал им регистрацию. Кажется, они ошивались при каком-то молодежном шоу на телевидении, где и улавливали эйдосы.

Один – сонный блондин, состроченный пополам с тощеватой жилистой брюнеткой – почти повис на Нате. Касался ее напудренной губкой, что-то маскировал, качал головой и отскакивал, как художник от мольберта, чтобы бросить взгляд издали.

Другой суккуб – рыхлый и зевающий – устанавливал на штатив видеокамеру. Третий – наполовину лысый, как Сократ, наполовину лохматый, как рок-звезда – начальствовал над остальными. Скучая, он глубокомысленно созерцал собственные ноги, точно размышлял, где он мог прежде с ними встречаться? Четвертый возился со звуком и, успешно имитируя отсутствующую застенчивость, просил у Наты разрешения продеть ей под блузку микрофон. Продел, расправил проводок и остался доволен.

– Готово! Проверяем! Скажите что-нибудь! – потребовал суккуб-звукооператор.

– Ты идиот, болван и тупица! – сказала Ната.

Суккуб не обиделся.

– Отлично, лапочка! Просто отлично! Только не касайся микрофона подбородком! Головку чуть повыше! Ну-ка еще разик! – попросил он.

– Пошляк, хам и посредственность!

– Чудесно! И помни про головочку! – одобрил суккуб.

– Ну, скоро там? – нетерпеливо крикнул начальствующий суккуб.

– Секунду! – Суккуб с губкой коснулся Наты в последний раз и отпрыгнул кузнечиком. – Проверка! Поехали!

Вихрова сделала шаг к зеркалу, в котором, размахивая руками и пытаясь поймать ее взгляд, прыгал молоденький офицерик. К камере она предусмотрительно держалась вполоборота.

– Привет! Я Наташа! Это послание для того единственного, кто меня любит. Жду тебя завтра в двенадцать часов у памятника Пушкину! Приходи!

Ната еще раз улыбнулась, помахала рукой и отступила назад.

– Ну как? – спросила она.

Начальствующий суккуб поморщился.

– Плохо! Не надо улыбаться! – заявил он. – Похмурее… помрачнее… Шепелявь! Глупо хихикай! Ковыряй в носу! Пускай слюни на подбородок! Не старайся нравиться! Старайся активно не нравиться!

Ната надулась. Перспектива пускать на подбородок слюни привлекала ее мало.

– Это еще зачем?

– Подумай сама! Мы будем крутить ролик трижды в час, целый день, по всем каналам. Нам нужно, чтобы пришли только те, кто уже умирает от любви, и как можно меньше новых! Ясно? Среди них непременно окажется тот, кто тебя сглазил.

– Ясно! – сказала Ната.