Егору никто не писал, поэтому починку железной ячейки он считал бесполезной тратой времени, но все же, проходя мимо всей этой навесной конструкции, он иногда посматривал в ее сторону.
По спине пробежал легкий холодок, а дыхание заметно участилось, когда Егор извлек из почтового ящика конверт без обратного адреса. Решив не откладывать вскрытие письма, он незамедлительно оторвал слегка дрожащими руками боковину бумажной упаковки и с недобрым предвкушением развернул альбомный лист, сложенный вчетверо:
«Почка - 15 тысяч рублей.
Печень - 54 тысячи рублей.
Легкое - 58 тысяч рублей.
Сердце - 57 тысяч рублей.
Поджелудочная железа - 44 тысячи рублей».
Левый глаз Егора нервно задергался, а руки медленно смяли бумагу, формируя из нее колючий комок. Оставив искореженное «письмо счастья» в металлической банке из-под кофе, исполняющей роль местной пепельницы, он быстро поднялся на третий этаж и скрылся за дверью своей квартиры, мысленно молясь о том, чтобы все это наваждение поскорее развеялось.
Глава вторая. Пренеприятное знакомство
Черный внедорожник с фирменным значком на интерфейсе в виде птички, сносимой в бок сильными ударами ветра, остановился с тыльной стороны жилого дома, там, где не было подъездов. Там вообще ничего не было - только пустырь и длинные трубы теплового отопления, тщательно обмотанные рыжими листами изоляции. С этой стороны никто не хотел оставлять свои автомобили, чтобы не найти их поутру со снятыми колпаками и разбитыми стеклами.
Из машины неторопливо вылезло двое мужчин, оба колоритных и заслуживающих отдельного внимания.
Первым из них и более старшим был Лева Киммельман, тридцатидвухлетний бывший учитель русского языка и литературы. Роста он был высокого, внешность имел примечательную и запоминающуюся: жгучие карие глаза под абсолютно прямыми, густыми бровями дремали опасным огоньком, черные волосы, выразительный нос, пухлые губы и слегка оттопыренные уши придавали его внешности характерный национальный оттенок. Легкая небритость на смуглой коже наделяла Леву неизменным шармом, приковывая к себе искушенные взгляды.
Одет он был в темные брюки, легкую жилетку, идеально облегающую стройную фигуру, и синюю рубашку с неизменно закатанными до локтей рукавами.
Оставив салон, Лева окинул взглядом высотную новостройку и, положив в рот ментоловый леденец, медленно произнес:
- Ну и геттовский район...
Второй мужчина только хмыкнул, обшаривая карманы в поисках «своей прелести». С рождения его нарекли Макаром, и фамилию он носил упрямую: Баранов, чему усиленно соответствовал в течение всей жизни. Лет ему было двадцать семь от роду. Также высокого роста, сбитый и крепкий, на фоне интеллигентного Левы он выглядел его полной противоположностью: в растянутых джинсах, белой майке, клетчатой рубахе всегда нараспашку и ярко-салатовых фирменных кроссовках бывший полицейский чувствовал себя вполне комфортно.
Лицо его, всегда гладко выбритое, носило отпечаток какого-то постоянно ожидаемого злого умысла, то ли из-за чересчур близко расположенных глаз, то ли из-за плотно сжатых бескровных губ, - но первое впечатление на людей он всегда производил неблагоприятное.
Прическу он носил аккуратную, запоминающуюся: волосы по бокам были выбриты, а по самому центру черепа они проходили ровным каштановым ежиком. Капельные черные серьги в ушах дополняли образ лихого мужчины, добавляя ему модный оттенок безбашенного блеска.
Наконец-то нашарив в кармане слегка помятый косяк, заготовленный заранее в салоне машины на коленках, он чиркнул зажигалкой и сладостно затянулся сизым дымком марихуаны.
Лева прислонился к нагретой вечерним солнцем дверце автомобиля, не опасаясь испачкать франтовской наряд, - его железный друг был чистым, только пару часов, как из мойки. Макар пристроился рядом, усевшись на крышу капота.
- Ты ведь мог припарковаться во дворе, а остановился здесь, на отшибе, - произнес Макар, в задумчивости разглядывая вечернее небо.
- Во дворе много машин, а значит много людей, а значит кто-то мог бы обратить на тебя внимание, - безэмоционально ответил Лева, опуская руки в карманы.
- Ты прав, нужно заботиться об окружающих, - одобрил Макар, следя за причудливыми завитками дыма.
- Окружение - это наше всё, - подтвердил Лева, доставая мобильный телефон.
Лева Киммельман, проработавший в средней школе десять лет, был сумбурно уволен якобы по собственному желанию в связи с домогательствами к своему ученику. Двенадцатилетний мальчик, кудрявый и белокурый, словно маленький херувим, не давал учителю покоя в течение целого года. Его невнятные ответы невпопад и робкий скрип маркером по доске заставлял сердце мужчины биться с удвоенной силой. Леве уже не было дела до остальных учеников, все его внимательные взгляды, все его мысли были сосредоточены только на одном объекте, который даже понятия не имел о тех буйных фантазиях, которыми учитель занимал себя во время урока.