Светлый лик смерти

«Добрый день, Людмила!

Ваш адрес мне дали в агентстве «Купидон». Несколько слов о себе: мне 42 года, я был когда-то женат, но неудачно, детей у меня нет. Всю жизнь я искал женщину, которая соответствовала бы моему идеалу: ласковую, спокойную в жизни, но необузданную в любви. К сожалению, мне пока не везло, но я надеюсь, что встреча с вами станет праздником, которого я так долго ждал. В агентстве мне сказали, что вы хотели бы познакомиться с мужчиной не моложе 35 лет, который готов к сексуальным экспериментам. Хочу верить, что этим вашим требованиям я полностью отвечаю. Посылаю вам свою фотографию. Теперь решение за вами.

Николай Лопатин».

Два других письма были точно такими же по содержанию, отличаясь только некоторыми деталями и подписью.

– Ничего себе, – присвистнула Настя, когда Ольшанский показал ей письма, вернее, их ксерокопии, потому что сами письма находились на экспертизе. – Выходит, мадемуазель Широкова пользовалась услугами брачного агентства. Интересно, зачем? Судя по рассказам ее знакомых, она не страдала от отсутствия внимания со стороны мужчин. Скромницей она тоже не была, и на такое внимание всегда с готовностью откликалась. Может, ей замуж очень хотелось, а никто не брал, все только постелью ограничивались?

– Может быть, – кивнул Ольшанский, – если бы не одно «но». Посмотри на дату письма, которое прислал некто Дербышев.

Настя взяла письмо, и брови у нее полезли вверх. Письмо было датировано сентябрем. К этому времени Мила Широкова уже жила со Стрельниковым и даже была обвенчана с ним.

– Ничего не понимаю. Неужели она была настолько не уверена в своих отношениях со Стрельниковым, что готовила запасные варианты?

– Вот и я о том же. Ты вдумайся: Стрельников ради Широковой за каких-нибудь два-три месяца делает то, чего не сделал за два года ради Любы Сергиенко: подал на развод с женой Аллой Сергеевной и затеял венчание, пусть и чисто символическое и бессмысленное с точки зрения гражданского права, но все-таки чрезвычайно значимое с точки зрения души. Это ли не свидетельство серьезности его намерений? Дальше уж, по-моему, просто некуда. А Широковой все неймется. Как ты это объяснишь?

Настя задумчиво покрутила в руках письмо и осторожно положила его на стол перед следователем. Ей хотелось закурить, но она знала, что у Ольшанского от табачного дыма болит голова, и сдерживалась. Впрочем, Константин Михайлович почти всегда бывал снисходителен к ее слабостям и курить все-таки разрешал, предварительно открыв настежь окно, даже если на улице был двадцатиградусный мороз. «Согреться потом проще, чем избавиться от головной боли», – говорил он в таких случаях.

– У меня есть два варианта, – осторожно начала Настя, с вожделением поглядывая на стоящую на подоконнике пепельницу. – Первый: Широкова знала, что ее отношениям со Стрельниковым что-то угрожает, что-то достаточно серьезное, и эти отношения могут в любой момент прерваться, поэтому на всякий случай не оставляла попыток найти себе подходящего мужа через брачное агентство. Мне этот вариант нравится хотя бы потому, что эта неизвестная нам с вами угроза вполне могла быть причиной убийства Широковой.

– А второй вариант?

– Второй – совсем дурацкий, мне даже говорить неловко, поэтому я лучше сначала его проверю.

– Анастасия, – сердито произнес Ольшанский, – на заре нашего с тобой знакомства я, помнится, ясно тебе объяснил, что утаивать информацию от следователя нельзя. Объяснил?

– Объяснил, – понуро подтвердила Настя.

– И о том, что никогда не буду работать с оперативником, который пытается объехать меня на хромой козе, предупреждал?

– Предупреждал.

– Так что же ты дурака валяешь?

– Я торгуюсь с вами, а не валяю дурака. Вы что, не поняли?

Ольшанский звонко расхохотался, сняв очки и сжав пальцами переносицу. В этот момент Настя в очередной раз подумала, как же это мужчина с таким привлекательным лицом, большими глазами и ровными белыми зубами ухитряется всегда выглядеть затюканным недотепой в вечно мятом костюме. Чудеса какие-то!

– Ну и чего же ты хочешь, торговка базарная? – спросил он, отсмеявшись.

– Закурить.

– Да кури, черт с тобой. Говори, что за второй вариант?