Светлый лик смерти

– Почему же она не воспользовалась возвращением Милы, чтобы послать вам письмо и посылочку? Я не жду от вас ответа, потому что вы этого ответа не знаете. Вот вы сказали, что Люба после возвращения из-за границы была вялой, потеряла интерес ко всему, на работу не устраивалась. Допустим, вы не знали точно, что с ней случилось, но разве вас не удивило, что рядом с ней в этот момент не оказалось самой близкой подруги?

– Не знаю… Мы с женой об этом не думали… Знаете, все как-то не так… Мне Стрельников не нравился, он намного старше Любочки, деловой очень, денежный… Не пара она ему. И я просто радовался, что она после Турции вернулась домой, а не к нему. Я надеялся, что их отношения закончились, и радовался, что она живет дома. Вот и все.

– Так, может быть, Мила и не была вовсе близкой подругой вашей дочери?

– Может быть.

– Тогда почему вы говорили, что Люба сильно переживала после ее гибели, настолько сильно, что потеряла сон и аппетит, исхудала и почернела от горя?

– Не знаю. Я не знаю! – Сергиенко повысил голос.

Настя уже точно знала все, что произойдет в ближайшие минуты. Через такие сценарии она проходила множество раз. Человек поддерживает беседу ровно до того момента, пока она не носит угрожающего характера, пока не приближается к опасной черте. Как только эта черта оказывается слишком близко, начинаются истерические выходки, только мотив меняется в зависимости от ситуации. Подозреваемый начинает кричать о своей занятости и о том, что тратит драгоценное рабочее время на глупые разговоры с глупыми сотрудниками глупой милиции. Потерпевшие, чувствующие за собой какую-нибудь вину, напирают на жестокость и бесчеловечность работников милиции, которые в тяжелый, трагический момент лезут со своими расспросами.

– Оставьте меня в покое! Оставьте меня! Мне нужно побыть одному. Неужели вам непонятно? Вы же женщина, у вас должно быть элементарное сострадание… Перестаньте меня мучить…

– Простите.

Настя осторожно оторвала спину от стены и вышла в прихожую. Дверь на лестницу была приоткрыта, и оттуда доносился сочный веселый голос Гургена Арташесовича Айрумяна, рассказывавшего не в меру любознательным соседям какие-то забавные случаи из собственной экспертной практики.

– Настасья, – раздался из комнаты негромкий тенорок следователя, – собирайся, закончим на сегодня. Бери деда Гургена и веди его в мою машину, сначала его отвезем, потом тебя.

Она вышла на лестницу и, схватив под руку Айрумяна, потащила его вниз, к выходу.

– А почему не на лифте? – недоумевающе пыхтел старик, тяжело переваливаясь по ступенькам на своих толстеньких коротеньких ножках.

– Так быстрее, – пояснила Настя. – Мы всего-то на третьем этаже, а лифта здесь можно прождать минут десять, этажей-то целых шестнадцать.

– Куда тебе спешить, рыбонька?

– Покурить. Сил больше нет терпеть. Вы лучше поделитесь, что интересного у соседей узнали.

– О, – оживился судмедэксперт, – соседи здесь совершенно замечательные. Слух о том, что «дочка у Сергиенков за границу за длинным рублем подалась», распространился в свое время по всему дому. Посему, как ты, сладкая моя, понимаешь, внимание к девушке после ее возвращения было сильно повышенным. Как одета, что привезла, как ходит, как смотрит, как говорит, ну и так далее. И очень всех их удивляло, что ходит Люба все в тех же юбочках и кофточках, что и до поездки, на иномарке не ездит и вообще никаких признаков особенности в ней не замечалось. Стали, естественно, присматриваться еще внимательнее. Чуть не в рот ей заглядывали, может, у нее зубы платиновые или пломбы из бриллиантов. Ну в чем-то же должно сказываться, что человек полгода за границей проработал. Не за просто же так он там лямку тянул. Короче, живет себе Люба Сергиенко тихой незаметной жизнью, а за ней, оказывается, двадцать восемь пар глаз круглые сутки наблюдают. Так что если тебе, ненаглядная моя сыщица, доброжелательные свидетели нужны, то ты их поищи среди соседей, они тебе все обскажут про покойницу: и куда ходила, и когда ходила, и какие трусики при этом надевала. Я там одну бабку приметил, особо информированную, ты с ней поговори.

– Что за бабка?

Они уже вышли из подъезда на улицу, и Настя с наслаждением закурила, прислонившись к капоту голубых «Жигулей» Ольшанского.

– Этажом ниже живет, в аккурат под квартирой Сергиенко. Делать ей нечего, целыми днями в окно таращится, поэтому каждый выход Любы из дому может тебе с подробностями описать. И знаешь, куколка моя целлулоидная, бабка эта, похоже, что-то знает про Любу. Уж больно выражение лица у нее было хитрое и многозначительное. Ты ее потереби, не поленись, чует мое старое сердце, что от бабки этой толк будет. У тебя зонт есть?

– Зонт? – переспросила Настя. – Нету. А зачем?

– Как это зачем? – возмутился Айрумян. – Дождь же идет.

– Да? Надо же, я и не заметила.