Светлый лик смерти

Найти Алевтину тоже оказалось делом несложным, она действительно частенько бывала в церкви и много времени проводила на кладбище, вокруг этой церкви расположенном. Это была мрачная худая женщина с горящими глазами и злыми тонкими губами. К работникам милиции она отнеслась до крайности агрессивно и вызывающим тоном твердила, что разговаривать ей с властями не о чем, что церковь в нашей стране отделена от государства и никаких общих интересов у нее с оперативниками быть не может. Однако услышав о смерти Любы Сергиенко, сразу осеклась и умолкла. Со стороны казалось, что она пытается решить для себя какой-то вопрос и, пока не решит его – ни слова больше не проронит. Юра и Игорь бились с ней часа два, пока Алевтина не смягчилась и не соизволила снова открыть рот.

– Ладно, скажу… Она черной магией интересовалась. Хотела на кого-то порчу напустить.

– На кого?

– Да будто бы на женщину какую-то, не то подружку ейную, не то родственницу.

– И как, напустила? – очень серьезно поинтересовался Лесников.

– Да вроде, – неохотно призналась Алевтина. – Уж не знаю, как там чего у нее вышло, а только больно смурная она вдруг сделалась. С самого-то начала она еще ничего была, плакала, конечно, все время, но видно было, что злоба ее точит. А коль злоба точит, значит, человек живет. Душа его живет, шевелится, болит.

– Значит, первое время Люба плакала и злилась, – тут же подхватил Коротков, чтобы повернуть разговор в нужное русло и не дать мрачной собеседнице отвлечься на посторонние рассуждения. – А потом что?

– А потом душа ее, видать, умерла, – констатировала Алевтина и опять умолкла.

– Из чего это вы такой вывод сделали?

– Она плакать перестала. И злиться перестала. В церковь каждый Божий день ходила, но все равно видно было, что у ней пусто внутри.

– Как это – пусто внутри? Вы уж сделайте одолжение, объясните нам поподробнее, а то мы понимаем плохо, – попросил Коротков.

Алевтина вздохнула, поерзала на жесткой скамейке, устраиваясь поудобнее. Она сидела на своей постоянной лавочке неподалеку от храма, среди могил. Уже давно это было как бы ее местом, и все, кому надо, всегда могли ее здесь найти, не сегодня – так завтра. Все так привыкли к этому, что никому и в голову не приходило интересоваться, а где, собственно, живет Алевтина и есть ли у нее адрес. Зачем? Адрес нужен, когда человека надобно найти. А Алевтину чего искать? Вот она, сидит между могилками. Ах, не сидит? Ну так, стало быть, завтра придет, даже и не сомневайтесь, придет непременно, а может, и не завтра даже, а сегодня, через часок появится. Она завсегда здесь, куда ей деваться.

– Что ж тут объяснять… Когда душа умирает, тут и объяснять больше нечего. Ничего ее изнутри не гложет, не бередит. Не болит, одним словом. А душа – она так устроена, что непременно болеть должна. За то ли, за другое ли, за третье, но должна всегда болеть. Когда она болит, человек ее чувствует и от этой боли поступки разные совершает. К примеру, если душа из-за денег болит, так человек старается их или заработать, или украсть. Если из-за мужа любимого ревность грызет, то женщина старается или к себе его приворожить, или соперницу извести, или еще что-нибудь придумает, полюбовника завести может, чтобы отвлечься, чтобы душевную боль приглушить. А когда душа не болит, то человек ее и не чувствует, а стало быть, и не делает ничего. А что есть человек, который ничего не чувствует и ничего не делает? Покойник и есть. Поняли теперь?

– Поняли, – кивнул Лесников. – Значит, вам показалось, что в какой-то момент душа у Любы болеть перестала?

– Ну да.

– А не припомните, какой это был момент? Хотя бы приблизительно.

– Приблизительно… Недели две назад, может.

– Вы не говорили с ней об этом?

– Говорила, а как же. Мне-то сразу в глаза бросилось, что она не такая, как раньше. Я и спросила ее, дескать, что с тобой, кровиночка, не обидел ли кто.

– А она что?

– А она головой качает и говорит: «Сама я себя обидела». Тут меня вроде как догадка осенила, я же знала, что она ворожбой занялась, и говорю ей: «Никак заговор помог?» А она кивает. «Помог, – говорит, – заговор, спасибо тебе, Алевтина».

– За что же спасибо? – удивился Коротков. – Разве вы помогали ей ворожить?

– Сохрани Господь!

Алевтина испуганно отмахнулась и осенила себя широким крестом.

– Никогда я этим богопротивным делом не занималась.

– Тогда за что спасибо?

– За совет. Она как познакомилась со мной, так и начала спрашивать, не знаю ли я, кто может порчу наслать. Я и сказала ей, что ежели у нее душа болит, так надо не порчу на разлучницу насылать, а себя от порчи лечить. И присоветовала ей, к кому пойти, чтобы тяжесть с души снять.

– К кому вы ее послали?

– Да к Павлу, к кому ж еще! Он человек богоугодный, а за других не поручусь.

– Фамилия у Павла есть или адрес?

Алевтина снова поджала тоненькие губки, но адрес все-таки дала.

– Давайте вернемся к Любе, – попросил Лесников. – Вы сказали, что направили ее к богоугодному человеку Павлу, который должен был снять с Любы порчу и помочь ей перестать ненавидеть разлучницу. Так?

– Так, милый, так, – закивала Алевтина.