Светоч русской земли (СИ)

Несколько месяцев прожив в одиночестве, Сергий, увидев в берёзках монаха, направляющегося к нему, так обрадовался голосу человека, что не захотел узреть ни вороватой оглядки, ни излишней льстивости, ни осторожного вопроса о богатом покровителе монастыря. Чая обрести в захожем брате товарища, он накормил его хлебом, ягодами и кореньями со своего огородика, стараясь не замечать ни жадности, с которой брат поглощал пищу, ни брюзгливости, явившейся в нём с сытостью. Освоившись, отогревшись у печи, которую он топил, не переставая, пока Сергий хлопотал по хозяйству, носил воду и разметал двор, брат принялся поучать Сергия:

- Ты ищо - молод! Монастырь должон иметь богатого покровителя! Вот я был... - Он поперхнулся, невнятно произнеся название монастыря. - Дак то - монастырь! Каких рыбин привозили к столу! Осетры - во-о-от такие! Страшно и позрети! - Он щурился на огонь, причмокивая, вспоминая трапезы. На вопрос Сергия, почему брат тогда ушёл из монастыря, вскинулся. - Пошто ушёл! Пошто ушёл... Завистники... Отцу-иконому не приглянись, оногды и не евши просидишь... Довели! Да и вклад тамо...

Сергий чуть улыбнулся. Подумал, что здесь, в лесу, брату скоро придётся понять, что не в рыбах и не в покровителях заключена суть жизни монаха.

Назавтра брат пошёл на работу с Сергием, но скоро устал. Ссылаясь на застарелую нутряную болезнь, всё посиживал, глядя, как Сергий валил лес.

- И работаешь как дурной! - ворчал вечером. - Мнихи рази так работают? Мнихи Господа молят, вот!

Однако и молитвы с Сергием брат не выдержал. Начал сначала переминаться с ноги на ногу, потом опустился на колени и даже лёг на пол, словно от молитвенного усердия, едва не всхрапнув, и, наконец, пробормотав: "Пойду, лягу", - выбрался из церкви.

Когда Сергий вернулся, брат уже спал, накинув и подложив под себя всё, что было тёплого в доме. Сергий не стал тревожить его, улёгся на голый пол.

На третий день брат заскучал. Заметив, что Сергий сряжается в лес, пробормотал, отводя глаза:

- Ты поработай, а я помолюсь за тебя!

Сергий знал, уходя, что видит его последний раз. Знал, но не придал веры своему знанию... С годами это знание всё укреплялось в нём, и он уже полагался на него и не ошибался после того разу никогда. Он ещё кинул взгляд на свой овчинный зипун - захотелось взять с собой, но передумал, да и устыдил себя.

В тот день Сергий рубил дрова до вечера, не переставая. Когда, устав, он явился домой, брата не было, и не было последнего полумешка муки. И не было овчинного зипуна. Без муки до нового привоза Сергий ещё мог просуществовать - толочь вместо муки липовую кору ему уже приходилось, - потеря зипуна в чаянии близких морозов была страшнее. Пока, впрочем, хватало суконной рабочей свиты, и Сергий, рассчитав сроки, решил налечь на дрова, чтобы, когда грянут морозы, не было нужды уходить далеко в лес.

Нового овчинного зипуна Сергий так и не завёл. Притерпелся, привык, и позже даже предпочитал сероваленую суконную сряду овчине...

Этот брат научил его многому. И не то, что недоверию. Постановив в своём сердце всегда доверять людям, Сергий доверял им и впредь. Но отроческое ожидание добра от всякого прохожего перешло у него в требовательно-настойчивую мягкость пастырского началования. В то, что позже называли в Сергии строгостью. Он понял, что редкий человек не нуждается во внешнем понуждении, и лишь немногие дерзают создавать себе это понуждение.

Глава 23

В первую зиму у Сергия дров до весны не хватило. Пришлось бродить в лесу по пояс, а то и по грудь в снегу, рубить и таскать валежник. Нынче запас был отменный. Тем более что он не баловал себя излишним теплом.

На морозе дрова кололись легко, правда, иные деревья не сразу поддавались его топору. Приходилось соизмерять силу удара с твёрдостью, на глаз, очередной колоды. Сергий заметил, что, расколется или нет дерево, он знал уже в тот миг, когда топор падал вниз, ещё не коснувшись ствола. Он приодержался, попробовал приказывать топору, но ничего не получилось. Тогда он отдался работе свободно, и почувствовал, что знает, расколется или нет очередное полено, ещё до удара. Он даже усмехнулся, когда понял: знание приходило и здесь, в этом простом деле, от сердца. И знание это было безошибочным.

Он уже давно нарубил потребное дню, но продолжал вздымать топор. Росла груда наколотых дров, и росло прозрение. Он знал, что полено расколется или нет до удара. Каждый раз. Без единой ошибки.

Не так же ли и на рати? - пришло ему на ум, и Сергий приодержал вздетый топор. Не так же ли и ратный труд?! Потому и пишут на иконах скачущих в сечу со вздетыми саблями, а иных валящихся от не нанесённого ещё удара... Так же и на ратях! Да, конечно! Духовно победоносны - ещё до сражения, и победители - до победы, и сражённый начинает падать, не тронутый ещё валящимся на него мечом...

Он стал рубить, и сила приливала к плечам: так же!