Светолия

- Как, в нашем лесу? В этом самом лесу, что за мостом? - прошептал Сережа, не смея говорить громко, так как боялся, что от голоса его все эти создания исчезнут.

- Да, все мы живем здесь, как и прежде жили; только вот осторожнее теперь стали; если вы люди узнаете про нас, так непременно в нашу жизнь вмешаетесь, а у нас жизнь теперь совсем от вашей отлична; не примем мы вашей жизни даже и в самой малой доле - уйдем.

Когда жители леса услышали голос своей повелительницы, они склонили головы, а у кого голов не было просто издали звуки, выражающие, по-видимому почтение.

- Здорово! - восторженно выдохнул Сережа. - А где же все они живут?

- Да некоторые в деревьях, некоторые в подземных домах; а вон пеньки встанут и никто их от обычных то пеньков и не отличит - для них и не нужно дома; русалки сейчас подо льдом спят, а вон девы-птицы вьют себе гнезда из солнечного света. Так и другие: до сих пор нам удавалось таиться от вас люди; надеюсь и ты сдержишь свое слово; не расскажешь... До поры, до времени, по крайней мере.

- Никому не расскажу.

- Теперь я представлю тебя всем моим друзьям...

Они пошли по озеру, и золотые полотна до того висевшие в глубинах льда под их ногами теперь, по какому-то чудесному волшебству оттаяли и двигались и плавали там, словно живые, сказочные паруса.

Светолия подводила Сережу к каждому из лесных жителей, и если поначалу мальчик испытывал некоторый страх: ему по памяти компьютерных игр все думалось, что кто-нибудь окажется плохим, раскроет пасть, зарычит, бросится на него, щелкая слизистыми (непременно слизистыми) клыками.

Но, конечно, никто на него не бросился: разве что облако с небесным оком нахлынуло, обдало его теплом, прошептала какую-то дивную песнь, да и отпустило. От каждого из жителей лесных исходил какой-то отличный от других лесной запах: Сережа никогда не вдыхал, даже и в лесу таких запахов, но в тоже время и знал, что это запахи именно лесные - запахи земли, растений...

С одной из ветвей слетела птица с огненными перьями, ударилась об лед и обратилась в костер, от которого не плавился лед, но было тепло.

- Ну, поведем теперь хоровод! - улыбнулась Светолия.

И вот все кто могли взяться за руки, встали в круг, и закружились, поя громкие трели к самому небу; те же, кто не мог встать с другими, как, например, пеньки и облако, остановились в центре круга; облако издавало тонкое, похожее на хрустальный звон пение, а пеньки осторожно и умело били по льду своими корнями - разносилась мелодия небесных колокольчиков, а золотые паруса, смеялись, быстро и плавно перекатывались... Сережа тоже смеялся, пел как мог громко; несся со всех сил вместе с хороводом, и чувствовал, как прекрасен лес, как прекрасна весна - он об этом и пел, не задумываясь над словами - он просто был счастлив и свободен...

Вот раздался голос, словно тревожный красный лепесток, стремительно пронесся в воздухе:

- Идут...

Хоровод замер, костер в центре птицей взмыл в небо, а лесные обитатели, сжавшись, став незаметными, призрачными какими-то, побежали в разные стороны. Растворились в солнечных лучах птицы с девичьими головами, розовое облако растворилось среди деревьев, великан заросший мхом - леший, обратился старым ясенем, а пеньки замерли, пристроились неподалеку; белые мыши с добрыми золотыми глазами вдруг запряглись в карету из солнечного света, которая появилась возле Светолии.

- Сюда идет какой-то человек. - вздохнула Светолия. - Я помню времена, когда этого не стоило опасаться; такой человек уселся бы на краю этого озера да в спокойствии иль в восторге полюбовался на наш танец... Прощай, и приходи завтра, я покажу тебе подземные хоромы, а белые мыши расскажут тебе какую-нибудь историю.

- Может сегодня? - Сереже уж очень захотелось прокатится на карете из солнечного света, увидеть что-нибудь еще волшебное, чистое - а возвращаться в город, смотреть на машины, на стены...

- Тебя ждут дома, не забывай. - молвила Светолия и взошла, растворилась в солечносветной карете. Белые мыши легко понесли ее по льду, и только закрылись ветви берез, замерших в вековом хороводе вокруг дуба на острове, только скрыли за собой этот ласкающий сердце свет, как Сережа остался один.

На берег озера вышел человек; взглянул на двенадцатилетнего Сережу, огляделся по сторонам, почесал в затылке, еще раз взглянул на Сережу, да и пошел своей дорогой.

Мальчик подошел к пням, потом к великану-лешему, обратившемуся ясенем, но они стояли безмолвно и на все просьбы Саши рассказать что-нибудь отвечали молчание.

Тогда мальчик повернулся и пошел к дому.

Он шел через поле все уже просеченное темными прогалинами, все поющее мириадами ручейков; он смеялся - сердце его смеялось, и это было такое прекрасное чувство!