Светолия

Одетая в какое-то грязное тряпье, оно как раз протянула морщинистую темную руку за милостынею, как почуяла Сережин взгляд, все вздрогнула, развернулась в его сторону; хищно сжала руку с монетами и уставилась на него злым и внимательным взглядом. Это были не человеческие глаза - это были животные глаза громадной, голодной крысы, смотрящей на лакомый кусок сыра.

Мальчик поскорее отвернулся, и краем глаза вновь видел огромную и уродливую, старую и грязную серую крысу, которая слизким взглядом неотрывно теперь наблюдала за ним.

Томас зашипел пуще прежнего и запрыгнул, вдруг, мальчику прямо на макушку.

Сережа вскинул взгляд, и вновь увидел сгорбленную старушку с крысиным взглядом. Она не выкрикивала больше: "Помогите!"; но, переваливаясь всем свои жирным телом, опираясь при ходьбе на кривую, темную палку, направлялась прямо к Сереже.

- Помогите - это не человек! - сдавленно как-то выкрикнул он, а старуха уже остановилась прямо перед ним и страшным, словно из под толщи воды прорвавшимся голосом, прохрипела:

- Берегитесь теперь, ясновидящий!

Сережа затравленно метнул взгляд по вагону: один только мужчина безразлично на него глянул - мол, подает малец милостыню нищенке - да что тут еще можно было предположить?

Туннель завизжал, надвинулась станция, а старуха еще раз проскрежетала свою угрозу:

- Берегись, ясновидящий! - ее крысиный, слизистый глаз приблизился прямо к его лицу, и мальчик почуял острый запах подгнившего сыра и еще каких-то отбросов.

Томас впился в Сережино плечо, должно быть до самой кости, однако мальчик тогда и не чувствовал боли.

Двери распахнулись, а Томас, поджав уши, сорвался с Сережиного плеча, перелетел через голову нищенки-крысы, оттолкнулся еще от чей-то головы и вот уже вылетел на платформу.

- Берегись! - моргнула слизистыми зрачками нищенка и быстро вышла вслед за котом на платформу.

- Томас! - Сережа рванулся следом за котенком; увидел только спину страшной старухи, но поборов страх бросился за ней, крича:

- Отдай Томаса!

Тут налетела какая-то людская масса, пронесла его несколько шагов, да и оставила стоять одного около стены.

В этот час на станции оставалось не так уж и много народу: бледные пассажиры, опустив головы быстро проходили мимо - станция просматривалась из конца в конец, но ни Томаса, ни старухи-крысы нигде не было видно.

- Томас! - позвал Сережа.

Он ходил по платформе, заглядывал в какие-то запрещенные для посторонних уголки в течении последующего получаса. Затем, поднялся наверх, осмотрел зал около касс; ненадолго вышел под потемневшее звездное небо отгороженное светом фонарей и стенами домов, там тоже позвал котенка и побежал обратно, в подземелье.

На платформе стало совсем уж пустынно, одиноко, страшно. Сережа захотел даже, чтобы появилась огромная толпа; чтобы люди толкались, чтобы было много-много этих перемешивающихся, безрадостных лиц. А тут всего несколько человек на станции, да и их подхватило, унесло в черную бездну железное чудище.

Вновь Сережа позвал своего котенка и тут явно услышал пронзительный старушечий хохот.

- Помогите! - похолодел Сережа, выбежал в центр залы, оглядываясь по сторонам. Ни кого - ни одного человека, вообще ни одной души; только мраморные стены обильно политые мертвым светом да еще, вдали, приглушенный вопль электрички; больше ничего.

Сережа постоял еще некоторое время, потом подошел к краю платформы и, собравшись духом, еще раз позвал:

- Томас!

И вновь в ответ жуткий, не то человечий, не то крысиный скрипучий хохот. Теперь Сережа точно определил, откуда этот хохот доносился - из черноты туннеля, куда улетали электрички.

На самом пределе видимости, там где тьма сгущалась в непроницаемый клубок, он увидел пару слизистых глаз; внимательно на него смотрящих.

- Отдай моего котенка!

Вновь хохот, а глаза стали стремительно приближаться.

"Так, надо позвать людей на помощь!" - промелькнуло в Сережиной голове и он услышал грохот приближающейся с другой стороны электрички.

"Там точно есть люди - надо бежать туда" - так он решил, но решения этого не исполнил - не мог исполнить.

Слизистые глаза приближались с какой-то завораживающей быстротой; а вот уже и сама старуха выскочила в безжизненный свет станции.

Было что-то завораживающее в ее перекатистых, стремительных движениях; в стуке ее темной палки по рельсам; наконец, самое главное, в крысиных глазах, неотрывно буравивших Сережу.

- Котенок у меня! - зашипела она и вот - страшная, горбатая, завернутая во рванье, источающая сильную вонь подгнившего сыра, оказалась около Саши.

Жуткое что-то было в этой сцене: она стояла на рельсах, буравя его слизистыми глазищами, а он не в силах был пошевелится; не в силах был даже закричать...

Вот она неуловимым рывком вытянула свою морщинистую, жесткую клешню, схватила Сережу за лодыжку, поволокла его в черноту туннеля. Мальчик бы ударился головой, однако, она его подхватила...

- Нет, нет - отпустите меня! - закричал таки Сережа. - Пожалуйста... и котенка отдайте! Слышите, вы - Томаса отдайте!

Старуха зашипела: