Светоносец

Голон не ответил, но задумчиво повесил голову. Он-то знал, что слова Фарана — бред сумасшедшего, не способного увидеть неизбежность проклятия, которое неотвратимо последует вслед за вызовом. Почему Исс должен заботиться хотя бы об одном избранном, вроде Фарана? В глазах Бога он не больше насекомого, крошечная жужжащая помеха, которую Исс прихлопнет, как только появится на земле.

Тем не менее у Фарана все еще есть кое-что, что должен иметь Голон: Черная Чаша. И хотя план князя совершенно безумен, и нет никаких сомнений, что они оба будут прокляты, не лучше ли быть проклятым, но живым, чем благословенным, но мертвым?

— Ну, ты все равно молчишь, — проворчал Фаран. — Неужели ты просто боишься вызвать их? — Он указал на восток. — Я назвал их, но что хорошего в имени? Мой язык не в состоянии вызвать их, только твой. Каждую минуту солнце еще ближе подползает к нам, и скоро настанет момент, когда его треклятое лицо осветит нас и мы оба погибнем. Атанор уже прошли над Астардианским Морем и над краем мира. Если ты знаешь слова ритуала, возврати их сюда и накрой нас темнотой.

Странно, но Голон, которого никто не видел смеющимся с того дня, как Фаран призвал его в свой дворец в Тире Ганде, позволил себе безрадостный смешок. — Милорд, любой жрец Исса знает слова этого заклинания, потому что каждый день и каждую ночь мы ждем прихода Князя, и его вечной тьмы. Этими словами мы будем приветствовать его той страшной ночью.

— Голон, я никогда не интересовался молитвами, ведь тогда я мог взять с собой любого проповедника Материнского Храма Тире Ганда. Я выбрал тебя, потому что у тебя есть сила, ты можешь молитву превратить в действие, скучный текст — в магию.

Улыбка прошла по лицу Голона. — Сила? — повторил он. — Да, у меня есть сила, которая приходит вместе со знанием, а этого знания, милорд, вам лучше всего опасаться. — Он так сильно сжал кулаки, что костяшки пальцев стали выглядеть белыми, даже в темноте. — Я долго учился, изучал старинные книги и манускрипты с именами демонов. Изучал так долго, что эти имена взывали ко мне из пергамента перед глазами, звали меня из их домов на звездах. Они искушали меня, эти голоса, просили вызвать их на землю, без всяких охранных заклинаний. Они убеждали, они жаловались. Я чувствовал, что моя решимость слабеет, но точно знал, что случится, если уступлю им: разве я не видел шесть моих братьев, растерзанных на куски?

— А когда я уже не мог больше выдерживать смех и насмешки демонов, то убегал из моей башни, прижимая руки к ушам и пытаясь заглушить их голоса, а потом отправлялся бродить по окрестным пустошам над Тире Гандом и, иногда, проводил там целый день, вплоть до сумерек. А когда на землю наползала темнота, приходили голоса этих, в тысячу раз более сильные, чем голоса других демонов, похожие на крики летучих мышей. И я глядел вверх и видел, прямо над краем ночи, их, Атанор. В тысячу раз могущественнее, чем другие, и только у Исса есть право сковать их узами и подчинить своей воле; в тысячу раз более опасные чем те, что убили моих братьев.

— Они ничего не сделают тебе — они увидят, что мы исполняем волю Исса.

— Нет, уверяю вас, милорд, мы поплатимся своими душами, — яростно ответил Голон.

Фаран подошел поближе. — Солнце быстро стареет, идет вечная ночь. Ты уже высох: в душе, в мыслях. Ты слишком много времени прожил в заплесневелых библиотеках, ломал голову над теологическими проблемами, искал смысла в книгах Червя и дошел до точки. Наш повелитель живет не в тенях библиотек и не на пыльных страницах книг. Он на звездах. Он там, а мы здесь, поэтому он нуждается в нас, и мы должны действовать, выполнять его волю. Покажи, что ты верный слуга, а не тот, кто проглотил великое множество пыльных томов и подавился ими.

На этот раз Голон не отступил назад, а поднял голову и посмотрел ему прямо в глаза, на что никогда не осмеливался раньше. — Возможно ты прав. Но что хорошего в твоих словах? — Он засучил рукав и показал Фарану руку, всю в чумных нарывах. — Видишь? Я умру тогда же когда и ты, когда свет солнца накроет нас.

— Да, твоя магия не спасет тебя, — с усмешкой сказал Фаран, — но только это. — Он достал из своего темного плаща Черную Чашу. В полутьме ущелья ее поверхность казалась непроницаемо черной. — Сделай то, о чем я тебя прошу, и она твоя.

Голон поглядел на Чашу. Его заветное желание. Но потом он вспомнил сцены в могиле в Черных Копях и спросил себя, действительно ли он ее хочет?

Фаран заметил его колебания. — Ну же, мы только ускорим неизбежное. Быстрее! Мы будем жить в вечной тьме и сам Исс благословит нас. — Он поднял Чашу, не сводя глаз с Голона. — Из всех нас только у тебя есть живая кровь, наполни Чашу и пей.

Огонек триумфа сверкнул в глазах Голона, когда он взял Чашу в руки, но внутри все заледенело от страха. Неужели так себя чувствуют все, кто сталкивается с необратимостью Жизни в Смерти? Он тяжело сглотнул и достал из пояса обсидиановый нож. Потом встал на колени и поставил Чашу на палубу перед собой. — Пусть моя кровь дарует мне вечную жизнь, — прошептал он.