Светорада Медовая

– Похоже, многие тут знают, в чем хочет обвинить меня воевода Стрелок. В том, что, пока он был невесть где, его раскрасавица жена меня ему предпочла на Купалу. Подсудно ли это? Может, ему с суложи своей прежде всего следует спросить за измену?

Стема спокойно заговорил, отбросив со лба длинный чуб:

– Я обвиняю Усмара не в том, что сошелся за моей спиной со Светой. Я хочу выставить ему в вину, что он, сговорившись с шаманкой Согдой, опоил мою жену неким зельем, отчего она была не в себе и не ведала, что творит.

Это было уже серьезное обвинение. Одно дело, когда свободная женщина по собственной воле выбирает себе для услад любимого, другое, когда на нее наведены чары или порча. Однако Путята веско заметил, что с мерянской шаманки он не имеет права спрашивать, да и ушла она уже из Ростова, добавил он, бросив взгляд на Скафти, который, как все знали, успел выпроводить Согду. Как же тогда намеревается Стрелок доказать свою правоту, кого думает выставить своими видоками и послухами,[93] дабы доказать, что его жена была не в себе, когда любилась с Усмаром?

– Мне трудно ответить тебе, посадник Путята, – произнес Стема. – Не так уж часто можно найти свидетелей во время купальских гуляний. Даже если жена Асольва сына Аудуна подтвердит мои слова о том, что Усмар чем-то опоил мою Свету, не позволив Верене испробовать того зелья, а Скафти сын Аудуна подтвердит, что жена моя после выпитого была не в себе, то хитрый тиун наверняка сошлется на то, что она просто была пьяна. А этим с нее вину не снимешь.

– Вот и я о том же, – оживился Усмар. – Напились они на пару с резвой Согдой, ну и нашли меня самым пригожим на Купалу. Многие видели – почитай с десяток видоков я могу выставить, не особо и задумываясь. Да вон и Кима стоит, сын Нечая, он первый может подтвердить мою правоту.

Все посмотрели на молодого мерянина, но тот отступит в толпу, чтобы его не притянули подтверждать слова Усмара.

– Я могу свидетельствовать в этом деле! – встал подле Стрелка Скафти. – И не в том, что Света была странной в ту ночь, а в том, что, когда я намеревался отвезти ее в усадьбу, на меня напали сзади. Вон еще повязка на голове. И только после того как я впал в беспамятство и не смог следить за женой воеводы Стрелка, Усмар с Согдой увлекли ее с собой. И пусть Один отведет мою руку с копьем в бою, если я лгу!

Последнее он произнес по-варяжски, многие не поняли, зато кто-то из толпы подал голос, что Скафти и сам все время вился вокруг жены Стрелка и неизвестно еще, насколько были чисты его намерения.

Усмар же вообще другое отметил, сказав:

– Пусть никто не подумает, что я бы смог поднять руку на родного брата моей дорогой Асгерд. Но даже если бы такое и пришло мне в голову, то кто из вас, зная, какой отменный воин старший сын Аудуна, подумает, что мне бы удалось подкрасться к нему и победить? Я ведь не воин, об этом все знают.

– Да Согда меня тогда отвлекла! – горячился Скафти.

Однако многие согласно закивали. Усмар, конечно, был жадным, расчетливым и хитрым, но то, что воинскими навыками, в отличие от Скафти, он не обладал, знали все. Путята вновь обратился к Стрелку:

– Что скажешь на все это, воевода? Будешь продолжать настаивать на своем?

– Буду, посадник! И если мои речи не кажутся тебе убедительными, то я прошу, чтобы боги рассудили, кто из нас прав, а кто винен. Разве по Правде я не могу настаивать на этом, если дело кажется тебе неясным?

Стоявший вокруг гул постепенно стал смолкать. К божьему суду люди обращались чрезвычайно редко, страшась его последствий и не смея лишний раз тревожить небожителей. Но если Стрелок идет даже на это, то, видно, уверен в своей правоте. Усмар хотел было что-то возразить, но Стема, бросив на него высокомерный взгляд, как подрезал – за время своего воеводства он и этому научился, и тиун смолчал. Усмар понимал, что отказ от божьего суда выставит его в невыгодном свете, даст повод сомневаться в его невиновности.

Зато Асгерд не желала сдаваться и, склонившись к посаднику, начала что-то быстро говорить. Однако Путята отстранил ее рукой, сказав, что лучше бы ей сидеть у своей прялки и не вмешиваться. Асгерд побледнела от подобной неучтивости, но перечить не посмела. Заметив в толпе светловолосую голову брата Асольва, поспешила к нему.

– Божий суд – это одна морока, – доказывала она брату.

– А вот мы и поглядим, – спокойно ответил тот. И, покосившись на сестру, добавил: – Всегда ли ты будешь за него заступаться? Верена ведь тоже говорила, что была там, когда твой муж поил Свету.

Меж тем все ждали, что решит посадник. Путята задумчиво потирал пятно седины в темной бороде под губами.