Светорада Золотая

Вечером варяги сделали остановку у излучины узкой реки, где двенадцативесельному драккару было трудновато развернуться. Викинги решили отложить это до утра, чтобы не застрять в прибрежном иле, не возиться в сумерках. Но все равно принесли в жертву местному водяному одного из отобранных у дреговичей барашков. Гуннар сам перерезал ему ножом горло, и темная густая струя хлынула в реку. Хорошее предзнаменование. Все даже повеселели, особенно после того как полакомились мясом жертвенного барашка. Только Хравн был по-прежнему мрачен. Ворчал, что раз и рыжая девка пялилась, когда резали жертву, могла и сделать напрасными все их усилия: глаз у нее совиный – желтый и недобрый. Уж Хравн-то в этом разбирается, заметил, что от нее все их беды. Сидевший рядом Бьорн прислушивался к его речам, тоже мрачнел, недобро поглядывая на девушку. Слов нет, она хороша, да и род ее знатен, однако думал ли кто-нибудь из них, отправляясь за сыном Кари Неспокойного, что они так увязнут в этих лесах? Да и беспокойство Хравна не нравилось Бьорну. Их кормчий – мудр и предусмотрителен, не станет тревожиться зря. И Бьорн уже не радовался тому, как развернет перед своей Тюрой шкуру огромного русского медведя. Доплыть бы до этой Тюры. И он тоскливо напевал под храп уснувших хирдманнов о сосне у ворот своей усадьбы, о том, как шумят ее ветви на ветру, а над кровлей длинного, крытого дерном дома вьется голубой дымок, уносимый ветром… Ах, как же хотелось домой, как надоели ему эти непролазные русские чащи и труднопроходимые русские реки!..

Утром опять двинулись в путь. Волоком разворачивали драккар, плыли, пока вновь не садились на мель. И мель-то была какая-то предательская, засасывающая, топкая. Видимо, образовалась не так давно, но варяги трудились до седьмого пота, пока протащили через нее корабль. Опять сели на весла, стали грести. Солнце так и палило, было душно, лес окутывал липкой влагой после прошедшего ночью дождя. Грести в доспехах стало совсем невмоготу, тело чесалось под чешуйчатой броней, голова болела в раскисшем от пота кожаном подшлемнике. В конце концов, почти все разделись. А чего тут опасаться? Места глухие, дикие. Только к ночи лес расшумелся: взлетала непуганая дичь: ревели туры, тонко хохотали лисы, противно кричали сойки. А чужеземным викингам казалось, что это местные тролли злобствуют, веселятся, глядя на то, что почти пять десятков сильных мужчин барахтаются в илистой реке, запутываются в корягах и почти стоят на месте. Плевок вам осмоленный, русские тролли! И викинги решили: как бы ни сложилось, завтра пойдут как под ветром. Ведь прошли же они сюда быстро, и ни обмелевшая река, ни завалы деревьев им не помешали!

Однако на следующий день, едва отплыли на рассвете, снова оказались на мели. Опять тащили драккар волоком, опять плыли. Хравн сидел теперь даже не у правила руля, а на носу, вглядывался в воду, определяя по ее ряби водовороты и затоки с мелями. Когда под мутной зеленоватой водой угадывался завал из коряг, делал знак опустить весла, чтобы удержать корабль. Приходилось останавливаться, лезть в воду и полдня тратить на то, чтобы растащить наваленные деревья, разрубить густые сплетения лозняка, готового поймать драккар, как рыбу в сеть.

Хравн едва не выл от досады, что они так медленно движутся.

– Я на плоскодонке тут быстрее проходил! Чтоб мне сдохнуть! Скорее воды фьорда добегут до этих мест, чем мы пригоним «Красный Волк» к родному берегу.

И вновь зло поглядывал на Светораду, словно она одна была во всем виновата.

За день борьбы с рекой варяги так обессилили, что упали на землю и заснули.