Светорада Золотая

В ее золотистых глазах вспыхнуло удивление. Она независимо вскинула подбородок.

– Я ведь шутила, Стемушка.

– А мне, думаешь, легко от твоих шуток? Где им предел? Где та грань, за которой я начну не опасаться тебя, а… смогу любить?

– Любить?

Она поглядела на него так растроганно и с такой надеждой, что Стема едва не прыснул от смеха. Эх, княжна Светорада! Ей только и нужно, чтобы в нее влюблялись. А сама-то… Любого готова погубить, если что не по ней.

– Ты вот морочишь меня, Светка, душу мою тревожишь, а потом еще и удавиться советуешь. А вот возьму и на самом деле удавлюсь! Ты же потом первая по мне убиваться станешь. А мне из-за кромки жалко тебя будет.

Она поняла, что он вновь потешается над ней. А то, что говорил о своих чувствах… Нет, раз он забавляется с ней, то и ей следует продолжать ту же игру.

– Мертвым никого не жалко, Стема. Я же, хоть и пролью по тебе немало горьких слез, но потом как-нибудь утешусь.

– С чего ты взяла, что мертвым никого не жалко? Вот стану от жалости к тебе рыдающей блазнем бестелесным да начну приходить к твоему изголовью по ночам, подвывать страшно!

– Ништо, – тряхнула серьгами княжна. – Я требы богатые Морене принесу, она и запрет тебя в своем царстве на семь замков, семь засовов.

– Морене? О, так вот кому, оказывается, поклоняется княжна Светорада Смоленская, будущая княгиня Руси!

Они опять перешучивались и подтрунивали друг над другом, пока к ним не вышла Текла. И Светорада заявила няньке, что хочет пойти к живущей за городом ворожее, бабке Угорихе. Ну а Стема должен ее сопровождать.

Потрапезничали – и в путь. Текла всю дорогу ворчала: дескать, охота Светораде тащиться по такой жаре к гадалке, но княжна не больно-то к ворчанию няньки прислушивалась. Шли они весело, легко, поглядывая по сторонам. Уже давно остались позади городские укрепления, начался лес, где приятно пахло нагретой хвоей и перекликались птицы, они прошли мимо хуторов с гнездами аистов на крышах, через белые от ромашек поляны, над которыми порхали голубые бабочки или пятнистые рябчики. Громко трещали сверчки, весь мир пылал, залитый трепещущим жарким маревом, даже налетавший ветер был почти горячим.

Княжна любила дальние пешие переходы, Стемка тоже шел бодро, а вот Текла уставала, то и дело просилась посидеть передохнуть в тенечке, а потом уже еле брела по дороге за ушедшими далеко вперед молодыми людьми. В конце концов, Стеме пришлось посадить ее к себе на закорки, как крестьянки носят малых детей, несмотря на повизгивания непривычной к такому передвижению няньки.

– Ничего, матушка Текла, вот доберемся до жилища предсказательницы, там ты даже поплаваешь, как русалка, в водяной заводи, косточки освежишь.

Правда, когда они пришли, купаться ушел именно Стема. Нянька же осталась отдыхать в холодке под старыми елями, а Светорада пошла к землянке ворожеи.

Толстая дверь, поросшая порыжевшим на такой жаре лишайником, поддалась со скрипом.

– Бабушка Угориха, ты здесь? – позвала Светорада. И тут же увидела ворожею.

Нельзя сказать, чтобы Угориха была очень стара, излишне сутула – да, лицо довольно полное, сытое, с двойным подбородком, глаза под кустистыми бровями еще зоркие, блестят по-мышиному. Голова покрыта повойником, поверх которого темный плат завязан так, что надо лбом словно рожки торчат. Да и бедной гадалка не выглядела: рубаха из крепкого выбеленного холста, на предплечьях вышивка узоров-оберегов, под грудью завязан передник из рыжей крашеной ткани с полоской тесьмы по низу.

Ворожея поклонилась гостье, не вставая со своего низкого сиденья у стены. Держалась она с достоинством, так как неплохо зарабатывала предсказаниями да знахарством.

Княжна тоже положила на земляную лавку подле Угорихи плату за труд – пару выделанных кун. Они потолковали немного о том, что дождей нет, что из-за нынешней тяжкой жары люди начинают болеть и слабеют, даже в самом Смоленске бывали случаи, когда человек умирал – сердце не выдерживало духоты. Потом Светорада попросила Угориху погадать ей о будущем, причем произнесла просьбу с неким вызовом, опасаясь, что та начнет попрекать: дескать, и так ты уже просватана, и Доля твоя известна.