Светорада Золотая

– Моя мать жила с отцом безо всякого вено, – отмахнулся Гуннар Хмурый.

– Да, но почитать ее стали, только когда твой дядя Асгрим надел на ее руку брачные браслеты и отправил откупную родне.

– Не напоминай мне о том! Не Асгрим был моим родителем.

Стема не стал вслушиваться в их спор. Видел, как викинги о чем-то весело переговариваются, улыбаются, когда местные девушки подносят им ковши с водой, протягивают полотенца. К Стеме тоже подошла одна такая. Крепенькая, круглые бляшки подвесок на узорной тесьме у висков указывали на то, что она не из бедного рода. Честь оказала гостю, улыбнулась.

– Ой, ты гой еси, добрый молодец.

– И ты будь здрава.

– Откуда ты, сладкий? Как погляжу – не варяг?

В ее лукавом тоне слышалось веселье. И никакого страха перед пришлыми иноземцами.

Они и впрямь сжились тут с варягами. Стема видел, как местный староста поднес вернувшемуся Гуннару на полотенце рыбу и соль – с хлебушком-то у болотной дрегвы было плоховато. А тут еще Кетиль пояснил Стеме:

– Наш Гуннар когда-то на медвежьей охоте спас старосту этих поселян. Теперь тот пожизненный должник Хмурого. Вот и старается.

Стема медленно отхлебнул воды из ковша-утицы. Так вот оно как… А ведь он помнил, кто-то рассказывал, что Гуннар во время одной облавы на медведя спас старосту какого-то русского рода. Похоже, здесь это было. И, кажется, Гуннар даже породнился тут с кем-то, как бы не с самим старостой. Говорили, что некая родичка старосты родила ребенка от Гуннара. Местные не возражали, если кто-то добавлял им благородной воинской крови. И выходит, Гуннар тут как дома, поэтому и велел этому Торчащей Бороде ждать здесь.

Почти машинально отхлебывая из ковша, Стема прошелся среди хижин и оказался подле человека в колодках. Тот поднял голову: лицо серое от пыли, губы растрескались. Подумав немного, Стема стал поить его. Мужчина рванулся к воде, а потом вдруг заплакал.

– Стейнвид, – услышал Стема за спиной голос Ульва. – Идем, я покажу тебе, какие у меня есть товары. Может, и сторгуемся за пояс.

– Я еще не решил, отдавать ли тебе пояс. Погоди, отдохну малость, тогда и подумаю.

Вечером в селении устроили пир. Расставили на площадке перед избами столы, принесли всякую снедь – рыбу, дичь, мед выставили. Селение оказалось небедное. Когда плясать начали, даже колодочника отпустили. Староста уверял, что это только из почтения к гостям, иначе сидел бы еще всю неделю. Гуннар восседал на высоком месте рядом со старостой, а когда какая-то молодица усадила к нему на колени годовалого ребенка, вид у грозного варяга стал растерянный. Вернул матери дитя почти с облегчением.

Варяги покатывались от смеха, видя смущение своего главы.

– Привыкай, Гуннар. Скоро твоя княжна тебе еще не одного такого подарит. Не иначе в Раудхольм уже брюхатой привезешь ее.

А ворчливый кормчий Хравн все бубнил:

– Засиделись тут, как лесные тролли. И люди наши по лесам разбрелись, устав бездельем маяться.

– Как это разбрелись? – вскинулся Гуннар. – Я хотел велеть уже завтра парус поднимать.

– А я что? Да я только о том и мечтаю! Но без своих людей не пойду. Я за каждого из них в ответе. Что я скажу дома? Что оставил своих хирдманнов в каком-то медвежьем углу на потеху местным троллям? К тому же Бьорн мой побратим, без него я к рулю не сяду.

Стему весь вечер донимала местная девка. Все ластилась к нему, а то и на колени плюхалась.

– Такой красень, такой сладенький! Али не нравлюсь, раз все время брови-то соболиные хмуришь?

Стему она изводила. Цыкнул на нее, чтобы не мешала слушать, о чем Гуннар с кормчим говорят. Выходит, они задержатся тут, пока не соберут разбредшихся по окрестностям от скуки и долгого сидения хирдманнов. Это означает, что еще дней пять они здесь проторчат, не меньше. И Стеме в голову стали лезть всякие мысли.

– Вот что, голубушка, не проводишь ли ты меня в дом, где невесту нашего Гуннара содержат? Мне ненадолго. Хочу пару слов ей сказать, чтобы никто не проведал.

– А поцелуй? – дурашливо откинула голову красотка.

Целоваться ей нравилось, сама так и лезла. И когда Стема вместе с ней покидал освещенное светом костров застолье, все подумали, что они идут по своим делам. И только когда девушка, почти повиснув на Стеме, провела его к отдаленному дому да постучала, он, наконец, оторвал от себя ее руки.

– Дай хоть словом с хозяйкой обмолвиться, душа-девица!

Внутри небольшого помещения, где горела одна лучина, какая-то немолодая женщина расчесывала Светораде волосы. У той из глаз медленно текли слезы, однако Стема с облегчением отметил, что стоявшая перед ней чашка с молоком была почти выпита.

Когда по его знаку женщина вышла, проворчав, чтобы он постерег пленницу, пока она ей чистую рубаху принесет, Стема выждал минуту, стараясь не глядеть в лицо Светораде, и негромко сказал:

– Хорошо, что ты стала есть. Тебе понадобятся силы. Это все, что пока хочу сказать. Я же… Думай обо мне, что хочешь, но я попытаюсь помочь тебе.

И тут же вышел, потому что сам еще не знал, как собирается помогать.