Световой человек в иранском суфизме

Вот почему учение о любви Наджма Кобра в основных чертах совпадает с учением Рузбехана, для которого любовь человеческая и любовь божественная не противополагаются одна другой на манер дилеммы, ставящей мистика перед необходимостью выбора. Это два вида одной и той же любви, это текст одной и той же книги, надо лишь научиться её читать (читать ”глазами света”). Переход от одного вида к другому не равнозначен переходу от одного объекта к другому, ибо Бог не является объектом; Бог есть абсолютный субъект. Переход от одной формы любви к другой состоит в метаморфозе субъекта, ашика. В этом заключается суть учения Рузбехана (97) и Наджма Кобра, который, в противоположность пустосвятам и благочестивым аскетам, не делает различия между любовью божественной и любовью человеческой. Ибо именно метаморфоза субъекта разрешает явные диссонансы в парадоксах, ”благочестивые богохульства” безумцев любви. Бывает, что обращаясь к земной красоте, к объекту своей любви влюбленный восклицает: Ты мой Господь! Нет у меня иного Господа кроме тебя! Быть может, речи мои богохульны, но они исходят из глубины взволнованной души, они порождены внутренней необходимостью, а не рассудком или прихотью. Эти речи произносит не любящий, а горящее в нём живое пламя любви, ибо огонь любви питается любимым, а любящий может только воскликнуть на языке, приличествующем моменту: Ты — моя утрата в мире вышнем и мире дольнем; ты - моё нечестие и моя вера; ты — это я (анта ана). Пронзительность этого лиризма умеряется пространной цитатой из Халладжа: ”Я не устану восхищаться тобой и собой, уничтожишь ли ты меня ради меня или приблизишься ко мне настолько, что я подумаю, будто ты и есть я” ( 81) (98).

В другом месте ( 101) Наджм Кобра цитирует двустишие, приписываемое Холладжу: ”Я тот (или та), кого я люблю; тот (или та), кого я люблю, есмь я”. Именно это двустишие анонимный иранский комментатор Рузбехана использует в своём толковании образа Маджнуна, ставшего ”зеркалом Божьим” (99). (Состояние Маджнуна комментатор проясняет также с помощью тех коранических стихов, которые Наджм Кобра вычитывает в созвездиях внутреннего Неба, соотнося их со своей soror spiritualis, ибо ему ведомо её небесное имя). Те же мысли шейх выражает ещё и следующим образом: ”Случается, что любящий бывает настолько испепелён огнём любви, что сам становится любовью ( 82). В точности такое же учение проповедовал Ахмад Газали (100). Когда любящий обратился в саму субстанцию любви, исчезает противоположность между субъектом и объектом, любящим и любимым. Об этой метаморфозе субъекта говорят неоплатонические доктрины, утверждающие тождественность любви, любящего и любимого, то-есть божественную форму любви. Когда Наджм Кобра описывает четырех восходящие ступени любви, речь идёт именно об этой метаморфозе. Удивляться тому, что он не делает различия между любовью человеческой и любовью божественной, — значит подойти к этому вопросу извне или со стороны, не распознать смысла реального слияния пламенников в пространстве между Землей и Небом, синхронизма между проявлениями Свидетеля в Небе, сверхчувственного Вожатого, Солнца сердца с одной стороны — и знанием ”эзотерического” имени, ”имени в Небе” земной возлюбленной с другой. Этим внутренним откровением завершается здесь личное посвящение; его этапы возвещаются цветовыми фотизмами, начиная с кольца тьмы и синюшнего света низшего ”я”, ещё целиком преданного чувствительным и чувственным восприятиям, и кончая visio smaragdina Престола, осиянного радужными кругами света. То, что есть общего между глубоко самобытной духовностью Наджма Кобра и духовными устремлениями его великих современников Сохраварди, Рузбехана, Ибн’Араби, становится, таким образом, доступным для понимания.

10. Весы и Ангел

Среди определений, даваемых небесному Вожатому в связи с цветовыми фотизмами, есть одно, ”Весы сверхчувственного” (мизан аль-гайб), в котором явственно проявляется гомология между небесным Свидетелем Наджма Кобра и другими проявлениями того же архетипа, проанализированными выше (гл. II), особенно тем, который является самым ярким его примером: я имею ввиду фигуру Даэны-Фраварти в зороастрийском маздеизме. Мотив весов позволяет нам, помимо прочего, со всей уверенностью определить, что такое тень и где она находится; он свидетельствует о трёхмерности внутреннего мира, без которой, как уже говорилось, ориентация на полюс оставалась бы двойственной и двусмысленной, скорее устратила бы фактически вский смысл.