Светозары

Но чем опаснее становился путь, тем сильнее тянула меня вперед непонятная сила: и я шел все быстрее, пока не провалился выше колен, почувствовав, как жадно и холодно схватила мои ноги гнилая няша. Я рванулся, с трудом выбрался на зыбкую кочку, и дальше шел, уже беспрерывно проваливаясь, — будто снизу кто-то дергал меня за ноги, — шел, ничего не видя впереди, в каком-то безрассудном бреду, в лихорадочном ознобе. «Ничего, — бездумно бормотал я, — ничего, еще немножко, и…»

Лабза действительно стала плотнее, увереннее, по бокам пошел высокий густой камыш, который нехотя, с жестяным шелестом расступался передо мной и снова упруго и плотно смыкался позади.

Камыш кончился сразу, как обрубило, и впереди зеркально засиял небольшой плес чистой воды.

Я огляделся по сторонам. Место, как мне показалось, было удобным, чтобы постоять с ружьем на утином перелете. Отшагнув с плеса назад в камыши, я быстро стал делать скрадок: надломил верхушки камышинок у себя над головой, чтобы не заметно меня было сверху, потом замаскировался спереди и с боков и стал ждать, стоя по колено в воде.

У меня все не проходил этот ранее незнакомый мне нервный озноб, я без причины суетился, а руки мои мелко дрожали. «Навроде как кур воровал», — увидев, сказала бы бабушка Федора. Я то и дело проверял, заряжено ли ружье, не подмокли ли в карманах запасные патроны, шуршал камышом, умащиваясь поудобнее. Потом понял, что так дело не пойдет, и, чтобы отвлечься и успокоиться, стал прислушиваться к болотным звукам. Сзади, в камышах, что-то беспрерывно булькало, пузырилось, будто качали там воздух из-под воды, а издалека доносилось глухое, утробное чмоканье, — похоже, как если бы огромное живое существо вырывало то одну, то другую ногу из засасывающей трясины. Я догадался: так слышатся на болоте отдаленные выстрелы.

За плесом, в глухих камышовых крепях, ревела выпь, и чудилось мне, что там кто-то балуется баяном, растягивая его на одной басовитой ноте. Вспомнилось, где-то я читал об этой древней потаенной птице, прозванной у нас, у чалдонов, «болотным быком». Выпь запрокидывает назад шею и гукает целыми часами. Слышал я об этой птице и другое: будто она прячет под водою голову и, выпуская воздух, издает свои странные и мощные звуки, которые разносятся по болоту на много верст и которые показались мне сейчас какими-то нездешними, неземными, что ли. Неестественным, тревожным был и полыхающий в полнеба закат, и кроваво-красный, стеклянно застывший плес, и даже сам воздух виделся красным. Я взглянул на свои руки и внутренне содрогнулся: руки тоже были красными.

Почему-то страшно захотелось курить, — эх, сейчас бы хоть из сухого мха самокрутку завернуть! Чертово болото! Недаром говорят, да и в сказках сказывается, что в болотах всякая нечисть водится… И тут я почувствовал спиною, — прямо аж плечи передернуло, — почудилось, что сзади, откуда слышалось беспрестанное бульканье и пузыренье, кто-то цепко, пристально на меня смотрит. Я заставил себя оглянуться и опять вздрогнул, ощутил всем телом противный липкий озноб: из красного камышового мрака глядели на меня в упор два красных, как раскаленные угли, глаза. Я рванул с плеча ружье, и глаза мгновенно исчезли под водою, я успел лишь заметить, как это странное, величиною с кошку существо ударило по воде широким ластом хвоста…

Я перевел дыхание, приходя в себя. И тут с ужасом подумал, что, пожалуй, не успею теперь до наступления темноты выбраться из этого проклятого болота. Я рванулся из своего укрытия, стал торопливо выдираться из камышей, а они, будто веревками, путали меня по рукам и по ногам, и я бестолково барахтался, как попавшая в невод рыба.

И в это время над самом моей головой со свистом пронеслась стайка уток. Тогда я еще не шибко-то разбирался в породах: эти утки были мелкие и вертлявые, как стрижи, они немного покружились, поиграли над камышом и плюхнулись на середину плеса. Я растерялся от неожиданности, и птицы, видно, сразу меня заметили, поднялись на крыло, штопором взвились кверху, прежде чем успел я вскинуть ружье. И сразу же надлетела еще стая, пошла большими кругами, постепенно снижаясь. Я отшагнул в камыш, пригнулся, на светлом фоне неба утки гляделись хорошо. Были они крупные и не такие быстрые, но, видно, осторожнее тех первых, потому что долго кружили и высматривали в камышах, изогнув книзу стрельчатые шеи. Я успокоился, стал прицеливаться, плавно поводя стволом и, когда стая опустилась низко над водой и птицы как бы приостановились в движении, паря и часто махая крыльями, нажал на спусковой крючок. Приклад тупо ударил в плечо, а глаз схватил, запечатлел мгновенную картину: синий, с тухлым запахом дым, клочьями цепляющийся за камышинки, метнувшаяся ввысь стая, и одинокая птица, замершая на миг в воздухе, будто натолкнувшаяся на незримое препятствие. Потом шея утки надломилась, и она камнем упала в воду, закружилась на месте, судорожно взмахивая крылом, — будто прощалась с улетающей стаей.