Светозары

Но прежде чем продолжить рассказ о встрече шебутной нашей бабушки с волком, — в отличие от младшего братишки, я ни на секунду не усомнился в правдивости этого рассказа, потому что бабушка Федора была напрочь лишена всякой фантазии: у нее и сказки-то скорее напоминали житейские истории, — прежде необходимо пояснить, зачем бабушка Федора пешком ходила в райцентр, что находится за шестьдесят километров от наших Ключей. А ходила она туда все за тем же: хлопотать себе пенсию за погибшего в сталинградских боях сына Никиту.

Вот уже шесть или семь лет подряд, раза два шли три на год, ходит она к районному начальству с великой и горькой своей нуждой — и все безуспешно. Случается, правда, что и подвезут ее добрые люди, но чаще ходит она пешком: конные подводы до райцентра бывают редко, и уж если бывают, то груженные «под завязку».

Попервости бабушка хорохорилась: «Не имеют права отказывать. Все одно правду найду, мир — не без добрых людей! До главного секлетаря дойду, а не поможет, дак в Москву, к самому Калинину потопаю…» Но постепенно, год от года, пыл ее стал остывать. «Какое там к главному секлетарю, какое там к Калинину, — горестно махала она рукой, — туточка к задрипанному начальнику райсобеса сутки, а то и двое в очереди приходится выстаивать… Да и попадешь к ему — он как каменюка холодный. Череп — голый и серый…»

— Чо хоть говорят-то? — сочувственно спрашивала мама.

— А то и говорят! — зло кричала бабушка. — Кажин раз одно и то же: мол, здря маячишь, бабка, не положена тебе пензия, потому как сын твой Никита в последние перед войною годы не жил с тобою вместе, не содержал тебя на своем иждивении, а в городу обитался… Да какая же, говорю, разница, где он обитался? Ведь я мать ему родная, на свет его породила, собственной грудью выкормила… Другие-то, говорю, матери получают за своих погибших сыновей, а мой-то, грю, чем хуже был? Али воровским делом занимался, али по тюрьмам сиживал? Нет ведь. На производстве стахановцем слыл! Мне-то, говорю, обидно за сыночка, будто неполноценным он был, раз государство за него матери платить отказывается…

— Да и отступились бы, — советовала мама. — Чо уж тут… Скока можно себя мучить? Видно, плетью обуха не перешибить. Да и пенсия та… больше хлопот. Не стоит шкурка выделки. Какие вон старухи получают, дак гроши несчастные. Ситцевого платка на них не купишь…

— Оно-то всё так. Твоя правда, Марьюшка, — соглашалась бабушка Федора и вдруг, понизив голос, горячо шептала: — Умная ты, Марья, баба, а как со стороны поглядеть — дура дурой! Да рази деньги мне ихние нужны? Жили без них и дальше проживем: дело привычное. Мне же другое нужно — чтобы память сынка моего Никиты уважили. Штобы знали все — и в деревне нашей, и там, в государстве, што был он человек достойный, а не ветрогон какой-нибудь… Ну, и сжалились бы над старухой, и платили бы мне хоть один-единственный грошик… Я бы те грошики даже на серянки не тратила, а завязывала бы их в уголочек платка и кажин раз думала: это от сынка мово подарочек! Знать, недаром породила я ого, добрым человеком вырастила…

И бабушка из года в год, до тех пор, пока носили ее ноги, продолжала ходить в райцентр, хлопотать пенсию. И чего только не случалось с нею в долгом и трудном пути! И блуждала она в метель, и обмораживалась в крещенские морозы, и ночевала зимою в стогах соломы, и купалась в проруби, когда переходила однажды по неокрепшему льду какое-то озеро…

Всего и не перечесть, а тут — на тебе! — повстречалась с самим хозяином Кулундинских степей, с матерым волком.