— Ну и темнота! — сплюнул Федя Овчинников. — Вот Сережка Прокосов, — кивнул он на меня, — правильно сказал: будет всеобщее изобилие и достаток. Всего будет вволю: и продуктов питания, и одежды, и обуви… Да что об этом говорить? Главное будет совсем-совсем не в этом. Главное будет в том… — большеголовый, неуклюжий Федя начинал преображаться, делался резким и даже красивел. — Главное, пацаны, будет в том, что настанет мировое братство рабочих и крестьян. Не будет войн, а будет только дружба и горячая любовь между всеми народами…
— А как же фашисты? — подал кто-то голос.
— Да какие вам фашисты?! — взвился на крик Федя Овчинников. — Фашистов и в помине тогда не будет — сотрем их в порошок и развеем по ветру! И наступит жизнь, о которой мечтали лучшие умы человечества. Исчезнут границы между государствами, все нации сольются в общем порыве, на землю придут богатство и благополучие, когда не надо будет думать о куске хлеба насущного, и все силы можно будет отдать духовному процветанию и наслаждению… — Федя мог говорить в том же духе целый час и больше, шпарить как по писаному, — шибко складно, но не шибко понятно и зрительно, пока кто-нибудь из нас не прерывал его книжного красноречия вопросом или нетерпеливым выкриком.
На этот раз не вытерпел я — задал Феде вопрос: откуда же оно вдруг возьмется, процветание и богатство? В школе по истории учили: жили люди веками, и никогда такого не было ни в одной стране, чтобы вдруг свалилось все, как с неба: ешь, пей, гуляй — не хочу!
— Ну и дубина же ты! — высокомерно хмыкнул Федя. — Люди сами все блага создадут себе собственным трудом. Понимаешь?
— А почему раньше не создали?
Федя подумал и ответил не совсем уверенно:
— Наверное, потому, что не было еще учения о светлом будущем. Не было марксизма…
Как бы там ни было, а о будущем, помнится мне, спорили мы часто. Это надо понять: настоящего у нас не было, война отняла наше детство, обездолила, и надо было чем-то себя утешать и поддерживать.
Как-то зашел разговор о будущем на школьном уроке. Обратились с вопросами к нашей старенькой учительнице Анне Константиновне Поповой. Она как-то сразу погрустнела и тихо сказала:
— Вы-то доживете, а уж мне… Но какое оно будет, будущее… Наверное, такое, как пишут в книгах и газетах, — светлое и счастливое.
Больше Анна Константиновна ничего нам не сказала. Нам была известна ее тяжелая судьба: муж, тоже учитель, еще до войны был арестован за что-то и пропал без вести, а оба сына воевали на фронте.
Мой дедушка, Семен Макарович, всегда имевший на все жизненные вопросы свое личное мнение, когда я спросил его о будущем, не задумываясь, ответил:
— Как бог даст, так и жить будем.
— Значит, ты не веришь великим ученым и вождям, которые уже описали в своих книгах, какая будет жизнь в будущем? — подначил я шибко самоуверенного и строптивого деда.
— Ты… это, язви тебя, об чем? Об чем языком-то мелешь? — сразу забеспокоился он. — Ты гляди у меня… ишшо вякни где.
— Да ты что, дедушка? Я ведь просто спросил — интересно мне, а толком никто не знает.
— Ну, я тожеть толком не знаю, а если своим умишком пораскинуть, то выходит вот што: откель твоим ученым знать, какая она будет дальше, наша жисть? Говоришь, в книжках уже об этом написали? А я дак думаю — зря. Рази можно ее выдумать, человеческую жисть? Кто могет знать, как я желаю жить, а как не желаю? Люди ведь — не стадо баранов: одни желает так, а другой — эдак. А еслиф ишшо энтот ученый, што книжки-то про будущую жисть пишет, еслиф он отродясь не крестьянствовал на земле, не ростил хлебушка, да за скотинкой не ухаживал — дак как он может, скажи на милость, о судьбе моей загадывать? Ее ведь, судьбу-злодейку, и за день вперед не удумаешь, куда она повернет, а оне, гли-кось, на сто лет вперед все расписали. Прямо, как цыганки нагадали…
7
Да, хотя и были у меня кое-какие сомнения насчет «светлого будущего трудящихся всех стран и народов», как любит выражаться Федя Овчинников, — хотя и были некоторые неувязки вроде той, что коммунизм до сих пор нигде не построен только потому, что поздновато родился Маркс, — но все равно я в него искренне верил, в наше неотвратимое прекрасное будущее.
А вот дедушка Семен, чуял я, что-то в этом вопросе темнил, не договаривал.