Читаем Светозары (Трилогия) полностью

Светозары (Трилогия)

При свете лучины обшарили сенцы и кладовку, заглянули в подпол. Илюху нашли в сарае. Он прятался в коровьих яслях, зарывшись с головою соломенными объедьями. Женщины выволокли его оттуда, вышибли из рук топор. Весь хмель с Илюхи как рукой сняло.

— Да чо вы, чо вы, бабы? — трясся он, не попадая зуб на зуб. — Пошутил я маленько, пошутил, говорю…

— Пошутил?! — взревела вдруг Мокрына Коптева, вырывая у деда Тимофея вилы. — Ну, я счас тоже с тобой пошучу!

Женщины кинулись к ней, но она разбросала их одним движением могучих плеч, и только деду Тимофею с трудом удалось вывернуть из ее рук вилы.

— Нельзя так, девки, — гудел он, — за это нас никто по головке не погладит. Давай, веди его, хвашиста, в контору под конвоем, собрание будем проводить…

Когда пришли в контору, Плюха было сунулся по привычке на свое бригадирское место за столом, но Тимофей отстранил его плечом:

— Осади трошки. Ты вроде как подсудный, постоять можешь.

И сам навис над столом, упершись в красную, запятнанную чернилами скатерку огромными кулачищами.

— Давайте по всем правилам, гражданы. Собрание считаю открытым. Перво-наперво нам надо выдвинуть этого… как его?

— Президюм, — подсказал кто-то.

— Во-во! Чтобы речи, значит, записывать по всей форме.

— Марья Прокосова пущай пишет, она не наврет.

— Да уж из меня грамотей, — застеснялась мама, стоявшая у порога, — накорябаю, как курица лапой, потом и сама не разберу…

— Давай, давай! — подбодрил дед Тимофей. — Слово — оно, конечно, не воробей, а на гумагу его все равно поймать можно…

Мама прошла к столу, села с краешку, потупилась, зябко кутаясь в полушалок. Тимофей вытер шапкой рябое, побитое оспой лицо и продолжал:

— Речей говорить я, гражданы, не умею, потому и приступим сразу к делу. Завелся промеж нас пакостник, от которого житья никому не стало. А ить известно вам: одна паршивая овца все стадо порешить может. И в такое-то время, когда мужья и сыновья наши где-то кровью истекают, жисти своей не щадят, штобы до конца свернуть шею Гитлеру, — в такое-то время эта гнида шелудливая бесится от жиру… Женихаться, вишь, надумал, девки у него на уме, а того, поди, не знаешь, что Гайдабуровы ребятишки с голоду пухнут, того не видишь, как вдовы горючими слезами умываются…

— Судить его, паскуду! — грохнула Мокрына Коптева.

И этот вскрик словно разбудил Илюху, вывел его из оцепенения. На негнущейся ноге он скокнул к столу, оттеснил Тимофея:

— Это кого судить, меня? — верхняя губа его поползла к носу, в звероватом оскале обнажая крупные желтые зубы. — Меня судить надумали?! А вот этого не хотите, — Илюха выбросил вперед руку со сжатыми в кукиш пальцами. — Да я сам вас всех пересажаю! Против кого бунтуете? Супротив Советской власти? Она меня на этот пост поставила, а вы на своего начальника руку подымать?! Или не знаете, что за это бывает по законам военного времени? А ну, расходись по домам!

Женщины, ошеломленные таким оборотом дела, попятились было к двери, но неожиданно для всех перед Илюхой встала моя мама. Я видел, как побелело ее лицо, и слышал, как дрожал в настороженной тишине ее голос.

— А ты нас не пугай, — почти шепотом сказала она. — Не надо нас пугать, Илья Кондратьевич… Хуже, как живем теперь, ничего ты для нас не придумаешь…

Мама круто повернулась и, закрыв лицо ладонями, стала протискиваться за спины женщин.

— Не шибко-то боимся! — раздались голоса.

— Молчать у мене!

— На каждый роток — не набросишь платок.

— Не все коту масленица!..

— Вот погоди, мужики с войны вернутся…

— Молодец против овец.

— Что вы меня своими мужиками стращаете?! — снова взвился Илюха. — Советскую власть я никому не дам топтать, костьми за нее ляжу! Она таких, как я, из самого что ни на есть дерьма в люди вывела. Кто я раньше был? Конюх задрипанный, лошадям хвосты крутил. А теперь?.. Да не будь я инвалидом, я, может, полком бы счас на фронте командовал!

— Тебе воевать не в поле, а в бабьем подоле, — прогудел Тимофей Малыхин.

Контора раскаталась хохотом, Илюха очумело застучал кулаками по столу:

— Молчать у мене!

— Иди-ко ты по башке себе постукай, ежели кулаки чешутся, — придвинулся к нему Тимофей.

— Звонко будет, как по пустой бочке.

— Давай, давай, проваливай! Не желаем, чтобы ты бригадирил над нами!

Кто-то свистнул, кто-то затопал ногами. Илюха как-то сразу осекся и сник. Сутулясь, пошкандылял к выходу. На пороге обернулся, погрозил кулаком:

— Вы ишо ответите за это!

— Катись колбаской по малой спасской!

Когда хлопнула за Илюхой дверь, все с минуту молчали. Потом дед Тимофей крякнул, тяжело опустился на скрипучий бригадирский стул.

— Вот и наломали дров, — тихо сказал кто-то.

— Ничего нам, бабы, не будет, — поднял голову Тимофей. — Наше дело правое…