Светозары (Трилогия)

Да ту же игру в шарик взять: зевнул, не успел увернуться от летящего со скоростью картечи свинцово-тяжелого шарика, тем паче — от шаровки… О печальных последствиях не хочется и вспоминать…

Да, сама природа или сама судьба, может, и впрямь ниспосланная свыше, нянчила нас, почитай, с самой колыбели кулаками да пинками. Ведь крестьянину, чтобы выжить — ой как много нужно всего! Он должен быть не только закаленным, сильным духом и телом, он обязан многое уметь, все понимать и знать о жизни.

Вспоминаю своих друзей-товарищей, наблюдаю за новыми и новыми поколениями крестьянских детей, — многие из них чего только не достигли, так сказать, в области науки и техники! Но, имея дипломы, научные звания и степени, много ли мы, однако, знаем и умеем при своей однобокой, узко специализированной профессии?

И когда мне впервые пришла эта мысль, то я поразился: сколько понимал и разумел мой совсем безграмотный дедушка, Семен Макарович! До сих пор бытует мнение о крестьянской косности и темноте, — это ложь, так могут «мнить» только люди, совсем оторванные от земли, витающие в облаках вечные нахлебники народа.

Крестьянин каждодневным трудом своим сотворяет чудо, до которого неизмеримо далеко не только обыкновенным земным машинам, но и космическим спутникам, и межпланетным кораблям — потому что хлебопашец творит саму жизнь.

Снова встает перед глазами картина: дедушка Семен, больной, изможденный непосильным трудом, бредет, спотыкаясь, по свежевспаханной полосе… На груди у него тяжелое лукошко, похожее на пионерский барабан. Он зачерпывает из лукошка большие пригоршни пшеничного зерна и ловко швыряет влево и вправо. Золотистым веером ложится зерно на землю. Но сам дедушка не дотянул до края полосы — споткнулся и упал вниз лицом. Лукошко слетело с шеи и покатилось по борозде, оставляя желтую дорожку зерна…

5

Пшеничное зерно легло в землю. Его завалило сыпучей сухой темнотой. И оно лежало мертвое до тех пор, пока однажды земля не дрогнула от грома. По горячей пашне защелкали первые крупные капли дождя, сворачиваясь в пыльные шарики. Потом будто проломилось небо: оттуда рухнул тяжелый, непроглядный ливень, и пшеничное зернышко ощутило обволакивающее, сладостное прикосновение влаги. Медленно стало оно набухать, и в какой-то миг вдруг свершилось великое таинство природы: зерно ожило, проклюнулось и, шевельнувшись, выпустило нежнейший, крохотный росток. Но таилась в том хрупком ростке всепобеждающая могучая сила жизни. Он тронулся в рост, взнялся кверху, пробиваясь сквозь тяжелую и плотную землю, в вольном порыве раздвигая комочки и комья, а то и прорастая, просверливая их железную твердь.

Природа награждает за упорство и праведный труд. И однажды вспыхнуло над ростком, засияло синее небо, и, бледный, он стал наливаться зеленым соком жизни. И мир кругом был зеленый да голубой, над хлебным полем проносились буйные грозы, молнии с оглушительным треском ломались в аспидно-черных недрах туч, и, сшибаясь посреди вселенского клокотания, глухо, но торжественно рокотали высокие громы. Земля жадно глотала дождевую влагу, захлебываясь и задыхаясь, как измученный жаждою пахарь, припавший к живому роднику.

И вот уже не узнать хлебное поле — зеленые волны захлестнули черную пашню: это взлетела в колос густая, тучная пшеница. Она отсвечивала сталью, потом забронзовела, и вольные ветры степей то ласково гладили упругие стебли, то будоражили их, закручивая в вихревые воронки, гоняя от горизонта до горизонта тяжелые, каленые волны.

А в августе ночи стали темны и тревожны. Небо чернело, будто свежевспаханное поле, и кто-то вечный и неутомимый, как хлебороб, засевал серебристым зерном звезд это великое поле.

И заполыхают ночные зарницы! Начнется кутерьма света и теней, небо взыграет буйными огнями, — словно радостный, малиновый перезвон наполнит печальные поля. Радуется небо шелесту колосьев, озаряет светом тучные хлеба. Или в самих колосьях заключена светоносная сила?

Есть, есть неразгаданная тайная связь между зреющими хлебными полями и волшебством небесного огня!..

6

Так, помирая сам от голода, дедушка мой, Семен Макарович, посеяв хлеб, завещал на земле жизнь. Оставлял ли кто когда-нибудь на свете наследство богаче, ценнее этого?

Хлеб — основа основ. Хлеб — всему голова. Но справедливо и то, что не хлебом единым жив человек. А одеться, обуться, нагреть жилище в долгую сибирскую зиму, добыть воду, выкормить скотину, вырастить детей — сотни и тысячи дел. Крестьянину ведь ждать помощи неоткуда, подворье его — что корабль в бушующем море жизни. Зорок и трудолюбив капитан, налажен корабль, надежны снасти — значит, выживешь, не пойдешь ко дну.

Вот и надо уметь: построить избу и сложить в ней печь, сшить шубу и скатать валенки, вырыть погреб, выкопать колодец (для этого каким-то запредельным чутьем выбрать для колодца такое место, где бы водица была питьевой, то есть не соленой, не жесткой, не вонючей, а в самый раз — мягкой и вкусной).