- Да, - кивнула Саманта, наконец-то немного расслабившись, - она в комнате для допросов – мне показалось, это самый уединенный уголок. Охрана ждет наших распоряжений – либо моего, либо вашего, и они не знают, в чем дело. Женщина сказала, что ее зовут Изабель Харпер, и анализ ДНК подтвердил это, хотя помимо имени на нее практически нет никакой информации. Вы знаете ее?
- Нет, - солгала я, пряча руки в карманы, чтобы Саманта не заметила, как они дрожат, - не знаю.
Я так давно не слышала этого имени. Судя по всему, она снова стала пользоваться той же фамилией, которую передала мне – той, которую я писала в школьных тетрадях, когда все же приходила туда, с грязными волосами в грязной одежде, придумывая оправдания и учась лгать, чтобы скрыть бесчисленные пороки моей матери. Когда это имя произнесла Трейнор – невинно, по незнанию – давно позабытые воспоминания вдруг всплыли на поверхность, причиняя буквально физическую боль.
Верность – довольно странная штука для ребенка. Ты так мало понимаешь жизнь. Ты жаждешь любви, цепляешься за то, что имеешь, говоришь себе, что это стоит по крайней мере чего-то, потому что слишком юн, чтобы принять простую и разрушительную истину: это отравляет, разрушает тебя изнутри. Позже, оглядываясь назад, ты спрашиваешь себя, какого черта не сбежал, как только научился ходить, почему думал, что кто-то достоен твоей любви или твоих слез, когда все, что ты получал взамен – это боль?
Хотя, может быть, дело лишь во мне.
- Если хотите, - осторожно продолжила Трейнор, - я могу спровадить ее – это нетрудно. Я просто… подумала, что вы должны знать.
Я расправила плечи. С одной стороны, мне хотелось позабыть это имя и никогда, никогда не видеть ее, притвориться, что она не существует; с другой стороны, мне было тридцать два года, и те дни остались далеко позади. Я многого добилась и по крайней мере могла показать ей, что сделала, бросить это ей в лицо и потребовать, чтобы она признала мои достижения.
Она моя мать. Наверняка она любила меня… когда-то.
Я даже не знала, она ли это на самом деле. Может быть, моя мать действительно мертва, а это всего лишь самозванка.
- Все нормально, - проговорила я. – Я встречусь с ней и выясню, какого черта она выдает себя за мертвую женщину. Но никому больше не говори – я не хочу, чтобы они подумали… ты понимаешь.
Трейнор поспешно кивнула, и я вдруг поняла, что она куда умнее, чем кажется на первый взгляд, и наверняка не поверила ни единому моему слову. Стиснув зубы от унижения, я последовала за ней на улицу и до расположенного неподалеку здания. Каждый солдат, мимо которого мы проходили, салютовал мне, и я отвечала кратким кивком, находя странное утешение в воспоминании о моих наградах, вышитых на воротнике куртки. Подобное отношение ко мне позволило вернуть утраченное самообладание, и я вошла в здание, как коммандер Альянса и агент N7, а не отчаянная и напуганная маленькая девочка, которой когда-то была. Ничто не могло повредить мне на поле боя, и уж тем более ничто не повредит мне здесь.
Уже находясь перед дверью в комнату для допросов, я на мгновение остановилась. Я намеревалась поглубже запрятать свои чувства, войти с невероятно важным видом и вести себя точно так же, как и на любом другом совещании с раздражающим меня индивидом; показать ей, что я сумела встать на ноги после всего, что она сделала. Но сбоку от двери я заметила экран, который подсоединялся к камере, висевшей под потолком находящегося передо мной помещения, и… не знаю, почему просто не зашла. Может быть, я искала оправдание, чтобы хоть чуть-чуть отложить эту встречу. Бессознательно я убрала руку с ручки двери и нажала на кнопку внизу экрана, включая его.
Я едва не задохнулась от нахлынувших на меня эмоций, когда в глядящей в объектив камеры женщине на самом деле узнала свою мать. Она до сих пор была красивой с ее гривой волнистых черных волос и точеными чертами, однако для меня ее лицо ассоциировалось только с криками, бьющейся посудой, стуком в стены от соседей и захлопывающимися дверьми; я помнила ее рыдающей посреди ночи и несущей бред в полузабытьи с затуманенными наркотиками глазами. Глядя на нее сейчас, равно как и тогда, вы бы никогда не поверили, что она настолько бессердечна, настолько безумна.
Горло перехватило, внутри поднималось незнакомое жгущее чувство.
Я помнила, как укутывала ее в одеяло, когда ей не удавалось добраться до кровати. Мне казалось, что это заставит ее любить меня так же, как я любила ее.
Я думала, что если буду любить ее достаточно сильно, все снова станет так, как было, пока я не подросла.