Свежий ветер (СИ)

- Да. Даже если ты просто войдешь в то помещение и велишь ей убираться к черту. Ты должна сама убедиться, что она больше не может причинить тебе боль.

- Ты… прав, - Джена горько усмехнулась и, отступив, снова провела пальцами по волосам. – Я знаю, что ты прав. Ты, черт возьми, всегда прав.

Она вздохнула и со всей искренностью, на которую только была способна, посмотрела мне в глаза. И на это мгновение она была не всеми покинутым, несчастным ребенком, не хладнокровной коммандос. Она была просто Дженой – прекрасной, упрямой, добросердечной, сводящей с ума и невероятной женщиной, которую я полюбил.

А в следующий момент она шагнула ко мне, притянула мое лицо к своему и страстно поцеловала.

- Спасибо, - прошептала она, касаясь губами моих губ. – Спасибо.

- Всегда пожалуйста, - ответил я, вдыхая ее запах и снова поражаясь тому, как череда бед и несчастий длиною в жизнь привела ее ко мне, в мои объятия в этот самый момент.

Я открыл дверь, и Джена глубоко вздохнула, позволяя кислороду наполнить все ее тело, отчего она вдруг показалась выше, сильнее, окутываясь узнаваемой аурой, присущей только коммандеру Шепард. Голосом, не терпящим возражений, она велела мне ждать ее на «Нормандии» и уверенно направилась к комнате для допросов.

************

Шепард

На пути к кораблю я ощущала необычную легкость, как будто сняла тяжелую броню после долгой миссии – казалось, еще чуть-чуть, и я воспарю над землей. Странное чувство. Я не сделала ничего особенного, но шагая к «Нормандии», чувствовала себя так, словно вышла из тюрьмы.

Я увиделась со своей матерью. Я распахнула дверь с самоуверенностью победителя, которым и являлась, и ожидала, что, глянув на нее, преисполнюсь гнева, захочу наорать на нее, обвинить в том, что она была порождением зла, но вместо этого я смотрела на седину в ее волосах, глубокие морщины на лице и ощущала лишь жалость. Ее темные пустые глаза свидетельствовали о тяжелой жизни, полной мучений, причиненных, как ею самой, так и другими. Неосознанно я заметила, что их цвет лишь немногим темнее моих.

Мы поговорили, но на этот раз все шло по-моему. Я больше не была ее сиделкой, я даже не была ее дочерью, я являлась самостоятельной женщиной, и я заслужила, чтобы с моим мнением считались. Конечно же, она попыталась добиться моего расположения, делала вид, что не совершила ничего дурного, не заставляла меня уйти, но я видела старые следы на внутренней стороне ее локтей и слышала ложь в ее голосе, когда она убеждала, что искала меня. Ее слова ничего не значили для меня.

Я слушала ее и чувствовала жалость. Жалость и отвращение от того, что когда-то была привязана к ней. Всю жизнь я верила, что виновата в том, какой ненормальной она была. Мне казалось, что я была самым плохим в мире ребенком, потому что всей моей любви к ней оказалось недостаточно. Но это не имело ко мне никакого отношения. Она всегда была такой, а мое появление только вытащило все это на поверхность.

Она твердила, что ни в чем не виновата: ни в том, что сейчас ей некуда было податься, ни в том, как прошла ее жизнь, ни в том, что она сотворила со мной. За последние двадцать лет все, что она сделала – это убедила себя в собственной невиновности. Жертва обстоятельств, жестокого города, породившего нас обеих. Возможно, отчасти это являлось истиной, но мне было все равно.

Сперва я не сдержалась и потребовала хоть какого-то уважения к тому, кем я стала, чего достигла. Я также рассказала, что натворила она – даже если она и забыла, я не забуду никогда. Но стоило мне как следует взглянуть на нее, и мой гнев поутих. Пусть она никчемна, но я – нет, и я выше всего этого.

Объяснив, что произойдет теперь, я наконец спросила у нее, любила ли она меня когда-нибудь? Я видела, что ложь готова была сорваться с ее губ, но она остановилась, распрямила плечи и посмотрела на меня с безразличием, словно что бы она ни сказала сейчас, это не будет иметь никакого значения.

«Нет, - ответила она, очевидно устав от притворства. – Никогда. Не знаю, почему. Поначалу я старалась, но тщетно. Глядя на тебя, даже когда ты была еще совсем маленькой, я не чувствовала ничего».

Наверное, эти слова должны были ранить меня, но этого не произошло. Наоборот, мне показалось, что с глаз спала какая-то пелена. Я не была ни в чем виновата, со мной все было в порядке. Я ничем не отличалась от других. Это она не смогла полюбить свою собственную дочь. В противном случае, быть может, приняв во внимание факты, она отдала бы меня, а не искалечила настолько, что я не сумела даже попросить о помощи. Вместо того чтобы проводить всю жизнь в попытках убежать и спрятаться под слоями ненависти и горечи, без отдыха пытаясь доказать, что чего-то стою, я могла бы просто… жить.

Выйдя из лифта и подойдя к дверям в мою каюту, я на несколько мгновений задержалась. Я вздохнула, чувствуя, как напряжение покидает мое тело, и еще раз вернулась мысленно к последним событиям.