Я попытался вызвать СУЗИ – на всякий случай – но никто не ответил. Интересно, повлиял ли на «Нормандию» тот красный свет? А на СУЗИ? Ведь отказали именно ее обновления. Я слышал только тишину в эфире, прерывистое дыхание Шепард и натужный гул двигателей. Через лобовое стекло я увидел Землю и уже не сомневался в том, что нам нужно делать.
- Джена, ты слышишь меня? – позвал я, пристегиваясь в кресле пилота, и помотал головой, стараясь рассеять заполнявший ее туман. – Джена?
Она что-то зло пробормотала в ответ, и этого было достаточно. Держа голубую планету в поле зрения, я поднял челнок с поверхности Цитадели.
Если мы только доберемся до Земли, все будет хорошо. Должно быть хорошо. На Земле есть кислород и больницы, и этот челнок не сможет добраться куда-то еще за то время, что у нас осталось. Не ахти какой план, но он мог сработать, а большего и не требовалось. Луч, соединявший Цитадель с Землей, исчез, и сама станция больше не держалась на орбите нашей родной планеты – Жнецы более не управляли ею. Вокруг нашего челнока одного за другим Альянс и наши союзники уничтожали врагов, которых когда-то считали непобедимыми. Вид завораживал, но у меня имелись другие приоритеты.
Постоянно борясь с плохо слушавшейся системой управления, я пытался провести челнок между летающими в пустом пространстве обломками. Даже здесь, внутри аппарата, мне было тяжело дышать, и я знал, что не только разреженный воздух Цитадели был виной тому, что мои легкие горели огнем. Я также знал, что как только адреналиновая волна схлынет, повалюсь на пол и просплю несколько дней подряд, а потому крепко стиснул зубы и широко открыл глаза.
Система навигации тоже не работала. Земля все увеличивалась в размерах, и уже не в первый раз с того момента, как я покинул «Нормандию», мне пришло в голову, что это был чертовски глупый план. Однако оглянувшись на Джену, вцепившуюся пальцами здоровой руки в ремни безопасности, я осознал, что оно того стоило.
Джена наверняка бы сделала то же самое, если бы могла, я же лишь брал с нее пример, уже представляя мир таким, каким мне хотелось бы его увидеть, и делая все возможное, чтобы именно таким он и стал. Добраться до Земли будет практически невозможно, но я сделаю это. Я спасу ее, чего бы мне это ни стоило. Хоть однажды я спасу ее.
Звук сигнала тревоги привел меня в себя, и я осознал, что нечто красное, видимое боковым зрением – не результат усталости, но горящая обшивка челнока. Очевидно, чертовы атмосферные щиты тоже не работали. Мы растеряли кинетические барьеры, пока пробирались через обломки, и системы были слишком повреждены, чтобы восстановить их, а не имея щитов, мы сгорим за считанные секунды.
Внезапно я похолодел – чувство сродни страху одолело меня. Мне вдруг показалось, что я смотрю на себя со стороны, прекрасно зная, что, скорее всего, скоро умру. Я поборол его, ведь мне надо было позаботиться о чем-то, куда более важном, чем собственная жизнь. Пусть даже я поступлю глупо, пусть ситуация безнадежна, но я буду знать, что сделал все возможное, чтобы построить то будущее, что мы обещали друг другу. Этого будет достаточно.
Все еще не придя в себя окончательно, я продолжил управлять челноком одной рукой, а вторую приподнял над приборной панелью. Биотическое пламя полыхнуло между пальцев, и, пытаясь остаться в сознании, я создал барьер перед челноком. Он не продержится долго, но, возможно, устоит достаточно. Я взглянул на Джену в последний раз, надеясь почерпнуть сил, и стиснул зубы, проводя летательный аппарат сквозь атмосферу Земли. Казалось, весь жар и давление, которым противостоял барьер, сконцентрировались в основании моей шеи, поджаривая мозг. Это невозможно было терпеть – мне хотелось кричать, но я сказал себе, что мои ощущения неважны, я выдержу. Я должен.
Что-то с треском отвалилось от борта челнока, но мы все еще были живы и продолжали двигаться, а значит, это тоже неважно. Я почувствовал, что барьер вот-вот исчезнет, и добавил в него последние крупицы сил, что еще оставались у меня. Я ощущал привкус крови во рту, звон в ушах был невыносимо громкий, но мы вдруг пробились сквозь облака, и я увидел поверхность планеты впереди, наподобие маяка. Мы почти добрались, почти вернулись домой. Но мы двигались слишком быстро. Челнок больше не слушался меня. Я попытался заставить двигатель работать на торможение, но это не возымело никакого эффекта. Передо мной оставался лишь один выход, один последний шанс.