Священная книга оборотня

И в то же самое время я безмятежно осознавала, что происходящее — просто игра отражений, рябь мыслей, которую гонят привычные сквозняки ума, и, когда эта рябь разгладится, станет видно, что не существует ни сквозняков, ни отражений, ни самого ума — а только этот ясный, вечный, всепроникающий взор, перед которым нет ничего настоящего.

Вот так я практикую уже около двенадцати веков.

*

С самого начала между мной и Александром установился молчаливый уговор не приставать друг к другу с расспросами. Мне не следовало интересоваться тем, о чем он не смог бы говорить из-за своих подписок о неразглашении и прочей гэбэшной мути. А он не задавал лишних вопросов, потому что мои ответы могли поставить его в двусмысленное положение — вдруг, к примеру, я оказалась бы китайской шпионкой… Так вполне можно было представить дело — у меня ведь даже не было внутреннего паспорта, а только фальшивый заграничный.

Это положение не очень меня устраивало: мне многое хотелось про него выяснить. Видимо, его тоже разбирало любопытство. Но мы узнавали друг друга постепенно, на ощупь — информация поступала гомеопатическими дозами.

Мне нравилось целовать его в щеки до того, как он превращался в зверя (я никак не решалась поцеловать его в губы, и это было странно, учитывая степень нашей близости). Впрочем, ласки длились недолго — от нескольких прикосновений начиналась трансформация, а дальше целоваться становилось невозможно.

Столько веков поцелуй был для меня просто элементом внушения, а теперь я целовала сама, пускай и по-детски… В этом было что-то похожее на сон. Его лицо часто скрывала марлевая маска, и мне приходилось сдвигать ее в сторону. Однажды я не выдержала, дернула съехавшую маску за тесемку и сказала:

— Может, ты не будешь ее надевать, когда мы с тобой общаемся? Ты что, Майкл Джексон?

— Это из-за запаха, — сказал он. — Здесь специальный состав, который не пропускает запах.

— А чем здесь пахнет? — удивилась я.

Мы сидели у раскрытой двери на крышу (он избегал выходить из своего зеркального скворечника, опасаясь то ли снайперов, то ли съемки, то ли карающей молнии с неба). Запахов, если не считать еле заметного бензинового чада с улицы, я не ощущала.

— Здесь пахнет всем на свете, — сказал он, наморщившись.

— То есть? — удивилась я.

Он посмотрел на мою белую кофточку и глубоко вдохнул через нос.

— Вот эта кофта, — сказал он. — До тебя ее носила женщина средних лет, которая пользовалась самодельным одеколоном из египетского лотосового экстракта…

Я понюхала свою кофточку. Она ничем не пахла.

— Серьезно? — спросила я. — Я ее купила в «секонд-хэнд», вышивка понравилась.

Он еще раз потянул в себя воздух.

— Кроме того, она разводила экстракт поддельной водкой. Сивухи много.

— Что ты говоришь такое? — растерялась я. — Хочется снять эту кофту и выкинуть… А что ты еще чувствуешь?

Он повернулся к раздвинутой двери.

— Ужасно пахнет бензином. От него просто голова раскалывается. Еще пахнет асфальтом, резиной, табачным дымом… Еще туалетом, человеческим потом, пивом, выпечкой, кофе, поп-корном, пылью, краской, лаком для ногтей, пончиками, газетной бумагой… Я могу долго перечислять.

— А разве эти запахи не смешиваются?

Он отрицательно покачал головой.

— Скорей они обволакивают друг друга и вложены один в другой. Как письмо в конверте, которое лежит в кармане пальто, которое висит в шкафу, и так далее. Самое ужасное, узнаешь много такого, о чем совершенно не хотелось знать. Например, тебе дают бумагу на подпись, а ты чувствуешь, что вчера на ней лежал бутерброд с несвежей колбасой. Мало того, вдобавок еще и пот от руки, которая подала тебе эту бумагу, пахнет так, что ясно — в бумаге неправда… И так далее.

— А почему это с тобой?

— Обычное волчье обоняние. У меня оно часто сохраняется в человеческой фазе. Тяжело. Правда, спасает от многих вредных привычек.

— Например?

— Например, я не могу гашиш курить. А особенно кокаин нюхать.

— Почему?

— Потому что я по первой же дорожке могу сказать, сколько часов курьер вез его в жопе, пока добирался из Коломбо в Баку. Да чего там, я даже знаю, кто и сколько раз его в эту…

— Не надо, — перебила я, — не продолжай. Я уже поняла.

— И главное, не знаешь, когда навалится. Это непредсказуемо, как мигрень.

— Бедный, — вздохнула я. — Какое наказание.

— Ну не совсем наказание, — сказал он. — Кое-что мне очень даже нравится. Например, мне нравится, как пахнешь ты.

Я смутилась. Телу лисы действительно свойствен еле заметный ароматный запах, но люди обыкновенно принимают его за духи.

— А чем я пахну?

— Даже не знаю… Горами, лунным светом. Весной. Цветами. Обманом. Но это не коварный обман, скорее насмешка. Мне ужасно нравится, как ты пахнешь. Я, кажется, мог всю жизнь вдыхать этот запах и все время находить в нем что-то новое.

— Вот и славно, — сказала я. — Мне было очень неловко, когда ты заговорил про мою кофту. Больше я никогда ничего не буду покупать в «секонд-хэнд».

— Ничего страшного, — сказал он. — Но я буду признателен, если ты ее снимешь.

— Такой сильный запах?

— Нет. Совсем слабый. Просто без кофты ты мне больше нравишься.