Священная книга оборотня

— Вспомнила, кто ты.

— И кто я?

— Я читала про такую собаку с пятью лапами. Пес Пиздец. Он спит среди снегов, а когда на Русь слетаются супостаты, просыпается и всем им наступает… Точно. И еще вроде бы в северных мифах его называют «Гарм». Ты не слышал? Нордический проект — это твой профиль.

— Нет, — сказал он. — Не слышал. Интересно. Говори.

— Такой жуткий пес, двойник волка Фенрира. Ярко себя проявит во время Рагнарека. А пока сторожит дом мертвых.

— Какая еще информация?

— Что-то такое смутное… Типа он должен подглядеть, как мужчины делают огонь, и передать секрет женщинам…

— Отказать, — буркнул он. — Что еще?

— Это все, что я помню.

— И какие здесь практические следствия?

— Насчет Гарма не знаю. Это тебе надо в Исландию ехать консультироваться. А вот насчет Пиздеца… Попробуй чему-нибудь наступить.

Я сказала это в шутку, но он отнесся к моим словам совершенно серьезно.

— Чему?

Его серьезность вдруг передалась мне. Я обвела глазами окружающее пространство. Ноутбук? Нет. Электрочайник? Нет. Лампочка?

— Попробуй наступить лампочке, — сказала я.

Прошла секунда. Вдруг лампочка ярко вспыхнула голубоватым огоньком и погасла. Наступила темнота, но сфотографированная сетчаткой спираль еще несколько секунд освещала мой внутренний мир эхом угасшего света. Когда этот отпечаток стерся, темнота сделалась полной. Я встала, нашарила фонарик на деревянном ящике, который служил нам вместо стола, и включила его. Кроме меня, в комнате никого не было.

*

Он не приходил двое суток. Я извелась от тревоги и неопределенности. Но когда он вошел, я не сказала ему ни слова упрека. Увидеть на его лице улыбку оказалось достаточной наградой за все мои переживания. Прав был Чехов: женская душа по своей природе — пустой сосуд, который заполняют печали и радости любимого.

— Ну как? Рассказывай!

— Чего тут рассказывать, — сказал он. — Тут надо показывать.

— Научился?

Он кивнул.

— И чему ты можешь наступить?

— А всему, — сказал он.

— Всему-всему?

Он снова кивнул.

— И мне?

— Ну разве что ты очень попросишь.

— А самому себе можешь?

Он как-то странно хмыкнул.

— Это я сделал в первую очередь. Сразу после лампочки. Иначе какой я Пиздец?

Я была заинтригована и даже немного испугана — ведь речь шла о серьезном метафизическом акте.

— А какой ты Пиздец? — спросила я тихим от уважения голосом.

— Полный, — ответил он.

В эту минуту он дышал такой романтической силой и тайной, что я не удержалась и потянулась к нему, чтобы поцеловать. Он побледнел и отшатнулся, но, видимо, понял, что мачо так себя не ведут, и позволил мне завершить начатое. Все мышцы его тела напряглись, но ничего страшного не случилось.

— Как я за тебя рада, милый! — сказала я.

Мало кто из оборотней знает, что такое радость за другого. А бесхвостые обезьяны не знают этого и подавно, они умеют только широко улыбаться, чтобы повысить свою социальную адаптивность и поднять объем продаж. Имитируя радость за другого, бесхвостая обезьяна испытывает зависть или в лучшем случае сохраняет равнодушие. Но я действительно испытала это чувство, чистое и прозрачное, как вода из горного ручья.

— Ты не представляешь себе, как я за тебя рада, — повторила я и поцеловала его еще раз.

На этот раз он не отстранился.

— Правда? — спросил он. — А почему?

— Потому что у тебя наконец хорошее настроение. Тебе лучше. А я тебя люблю.

Он чуть помрачнел.

— Я тебя тоже люблю. Но я все время думаю, что ты от меня уйдешь. Наверно, тебе после этого будет лучше. Но я не испытаю за тебя никакой радости.

— Во-первых, я никуда не собираюсь от тебя уходить, — сказала я. — А во-вторых, то чувство, о котором ты говоришь, — это не любовь, а проявление эгоизма. Для самца-шовиниста в тебе я просто игрушка, собственность и статусный символ-трофей. И ты боишься меня потерять, как собственник боится расстаться с дорогой вещью. Так ты никогда не сможешь испытать за другого радость.

— А как испытать радость за другого?

— Для этого надо ничего не хотеть для себя.

— Ты что, ничего не хочешь для себя? — спросил он недоверчиво.

Я отрицательно покачала головой.

— А почему?

— Я уже как-то тебе говорила. Когда долго смотришь вглубь себя, понимаешь, что там ничего нет. Как можно чего-то хотеть для этого ничего?

— Но ведь если в тебе ничего нет, то в других и подавно.

— Если разобраться, нигде нет ничего настоящего, — сказала я. — Есть только тот выбор, которым ты заполняешь пустоту. И когда ты радуешься за другого, ты заполняешь пустоту любовью.

— Чьей любовью? Если нигде никого нет, чья это тогда любовь?

— А пустоте это безразлично. И ты тоже не парься по этому поводу. Но если тебе нужен смысл жизни, то лучшего тебе не найти.

— А любовь — это что, не пустота?

— Пустота.

— Тогда какая разница?

— А разница — тоже пустота.

Он немного подумал.

— А можно заполнить пустоту… справедливостью?

— Если ты начнешь заполнять пустоту справедливостью, ты быстро станешь военным преступником.

— Чего-то ты здесь путаешь, рыжая. Почему это военным преступником?

— Ну а кто будет решать, что справедливо, а что нет?

— Люди.

— А кто будет решать, что решат люди?