Наконец Джокол закончил свое невероятно длинное повествование, и дружинники разразились восхищенными воплями, еще усилившимися, когда князь осушил чашу. Немедленно раздались требования новой саги и разгорелся шумный спор о том, какой именно, но Джокол, скромно улыбнувшись, отказался продолжать.
– Скоро, скоро! Новая песнь для вас будет готова скоро! – пообещал он, похлопав себя по губам, и с задумчивой улыбкой опустился на скамью.
Теперь пришла очередь кого-то из дружинников; на этот раз сказание не было стихотворным, и, судя по хохоту слушателей, достаточно непристойным, чтобы князь Джокол постеснялся его перевести.
– Ах, – сказал он, наклоняясь к Ингри, чтобы снова наполнить его чашу, – ты становишься не таким мрачным. Это хорошо! А теперь я сложу в твою честь сказание об Ингорри.
Джокол поднялся на ноги; лицо его было серьезным и сосредоточенным. Снова полились стихи, суровые и временами зловещие, судя по уважительному и даже боязливому вниманию слушателей. Ингри скоро догадался, что Джокол повествует о мошенничестве во время похорон и о том, как Ингри спас от медведя провинившегося аколита и вообще восстановил порядок: его имя и имя Фафы повторялись в каждой строфе. Имена богов также звучали совершенно отчетливо, как, к ужасу Ингри, и слово «колдовской». Судя по настороженным взглядам, которые стали бросать на Ингри дружинники, на диалекте острова это слово значило то же самое, что и на вилдианском…
Ингри с интересом смотрел на Джокола, размышляя о том, каким человеком нужно быть, чтобы на закате увидеть безобразную сцену в храме, а к полуночи превратить ее в героическую поэму. Вот это импровизация! Такие сказания ночью у лагерного костра лишали слушателей сна и заставляли вздрагивать от каждого шороха… Судя по звучанию стихов и сопровождающим их жестам, Джокол оказался очень наблюдателен… не то чтобы собственные воспоминания Ингри были такими уж точными. Впрочем, как будто никаких упоминаний о волке не было…
На этот раз, когда Джокол закончил повествование, раздались не восторженные крики, о что-то похожее на благоговейный вздох. Потом началось заинтересованное обсуждение, а из задних рядов, как догадался Ингри, донеслось несколько критических замечаний. Улыбка Джокола, когда он поднял чашу, была лукавой.
После этого воспоминания Ингри о пиршестве сделались отрывочными. Новое угощение и новая выпивка… о желаниях его не спрашивали. Некоторые дружинники расстелили свои подстилки и захрапели на них, не обращая внимания на шум. Ингри подумал, что так же, возможно, они спали и во время штормов. Оттовин, добросовестный помощник Джокола, отвратил возможное несчастье, запретив пьяное состязание: дружинники вознамерились кидать боевые топоры в живую мишень. Джокол, промочив пересохшее горло еще одной чашей сосновых иголок, расправил плечи и с любопытством улыбнулся Ингри; тот ответил ему тем же.
– Завтра вечером, – сказал Джокол, – я заставлю их слушать любовные песни, в честь моей прекрасной Брейги. Иначе – никаких сказаний. Ты, лорд Ингри, молод, как и я, – скажи, у тебя есть любимая?
Ингри растерянно заморгал, поколебался, но ответил:
– Да. Да, есть. – Он тут же подскочил на месте, изумленный тем, что произнес такие слова.
«Проклятие на эту кобылью мочу!»
– Ах! Это хорошо. Счастливец! Но ты не улыбаешься. Она что, тебя не любит?
– Я… я не знаю. У нас другие тревоги.
Брови Джокола поползли вверх.
– Родители мешают? – с сочувствием спросил он.
– Нет. Это не… Дело в том… Ей может грозить смертная казнь.
Джокол взглянул на Ингри с изумлением и сделался серьезным.
– Не может быть! За что?
Должно быть, винные пары, мешавшие ему ясно мыслить, решил потом Ингри, заставили его видеть в этом сумасшедшем южанине такого подходящего слушателя, по-братски готового разделить самые сокровенные тайны его сердца. Может быть… может быть, к утру никто уже и не вспомнит этих слов…
– Ты слышал о смерти принца Болесо, сына священного короля?
– Ох, конечно.
– Она раскроила ему голову его собственным боевым топором. – Такое утверждение показалось Ингри недостаточно ясным, и он пояснил: – Он пытался ее изнасиловать. – Все сверхъестественные подробности не имели значения.
Джокол присвистнул и сочувственно пощелкал языком.
– Печальная история. – Через секунду он добавил: – Девица, судя по всему, хорошая, сильная. Однажды моя прекрасная Брейга и Оттовин убили двух конокрадов, которые проникли на ферму их отца. Оттовин тогда был меньше.
«Ну и братец!»
– И что из этого вышло?
– Ну, я предложил ей выйти за меня замуж. – Джокол расплылся в улыбке. –Лошади-то были мои. Цена крови конокрадов оказалась невысокой – они ведь совершили позорное деяние. Я добавил ее к свадебному дару, чтобы порадовать отца Брейги. – Джокол ласково взглянул на своего будущего шурина, который наполовину соскользнул со скамьи и теперь похрапывал, подложив руку под голову.
– У нас в Вилде правосудие совершается не так легко, – вздохнул Ингри. – Да и цена крови принца мне не по карману.
Джокол с интересом взглянул на Ингри.
– У тебя нет земли, лорд Ингорри?