Священная охота

«В какой степени я могу сопротивляться этому королевскому заклятию?» — в тупом отчаянии гадал Ингри. Если бы ему хоть раз удалось собрать в кулак волю и разум… Может быть, если бы он сумел оказаться там, куда до него не долетал голос Венсела, фальшивый покой, в который был погружён Ингри, рассеялся бы? Или он сумел бы сбросить с себя транс, если бы внимание Венсела отвлеклось? Ингри жаждал королевского одобрения так же страстно, как собака — кости с хозяйского стола или маленький мальчик — улыбки отца, и навязанное ему раболепие заставляло Ингри скрипеть зубами; то, что Хорсривер так небрежно украл сыновнюю преданность, которой лорд Ингалеф не сумел воспользоваться при жизни, зажигало огонь ярости в сердце Ингри. И всё же он тянулся к своему господину, как усталый озябший ребёнок тянется к теплу очага.

Ингри уселся рядом с Венселом на крыльце крестьянского дома, свесив вниз затёкшие от бесконечной скачки ноги, и стал глядеть на речную долину, освещённую заходящей луной. Грум принёс им простую еду — хлеб с ветчиной, хотя на этот раз напитком послужило молодое вино. Винограднику при ферме досталось, должно быть, в изобилии солнца и дождя, потому что вино было сладким и благоуханным; оно лилось в горло, как жидкое золото. Близость господина и накопившаяся усталость сделали голову Ингри лёгкой и пустой, как у пьянчуги, уверенного, что он, если пожелает, сможет подняться на ноги и идти. Ингри снова приложился к кувшину с вином.

— Как красиво, милорд, — сказал он, обводя рукой посеребрённый лунным светом простор.

Губы Венсела искривила странная гримаса.

— Я видел достаточно озарённых луной пейзажей. — Через мгновение он добавил: — Наслаждайся ими, пока можешь.

Двусмысленное замечание, подумал Ингри.

— Почему мы так гоним коней? От какого врага должны мы ускакать? От погони из Истхома?

— И от неё тоже. — Венсел потянулся. — Время мне враг. Благодаря хитрой уловке клана Стагхорнов — когда сыновья становились священными королями при жизни отцов — прошло сто двадцать лет со времени последнего междуцарствия. Усилия, которых потребовало бы создание другой такой ситуации, кажутся мне теперь чрезмерными. Я воспользуюсь этой возможностью. — Хорсривер оскалил зубы. — К данному случаю добавление «или умру» неприменимо.

Итак, подозрения Хетвара, по-видимому, были обоснованы: Хорсривер жаждал избрания и манипулировал голосами выборщиков… а может быть, и жизнью и смертью потенциальных соперников?

— Значит, всё это затеяно ради того, чтобы снова сделать тебя священным королём?

Хорсривер фыркнул.

— Я и есть священный король. Мне не нужно им делаться.

Однако что-то ему было нужно — какая-то недостающая часть, вырванная им у отлетающей души короля-Стагхорна. Нечто… то ли магия, то ли некий фрагмент Вилда — безусловно, не политической природы.

— Ну, стать священным королём по имени и по форме — избранным и торжественно коронованным.

— Если бы я желал получить титул короля этой несчастной земли, я получил бы его многие годы назад, — равнодушно бросил Венсел. — Когда к тому же обитал в лучшем теле.

«Я обладаю лучшим телом», — не мог не подумать Ингри. Но действительно: если бы Венсел желал победить на выборах, им следовало бы скакать к Истхому, а не прочь от него. Хорсривер стремится к чему-то другому, к чему-то большему. Чему-то гораздо более странному… Ингри боролся за ясное понимание, продираясь сквозь туман, рождённый усталостью, вином на пустой желудок и подавляющей аурой Хорсривера.

— Если ты не желаешь выиграть выборы сам, то чего ты хочешь?

— Отсрочить выборы.

Ингри заморгал слипающимися глазами.

— Наше бегство к этому и приведёт?

— Наверняка. Отсутствия одного графа-выборщика, — Хорсривер ткнул себя в грудь, — было бы недостаточно, но Биаст должен будет отвлечься на поиски сестры накануне похорон отца, как только узнает о её исчезновении. Я принял и кое-какие другие меры: противоречивые обещания, которые я дал разным кандидатам, заставят их препираться несколько дней. — Хорсривер невесело усмехнулся.

Ингри не знал, что на это сказать, хотя произнесённое Венселом слово «междуцарствие» продолжало грохотать в его уме, обретая всё больший странный вес. Ингри заставил разум пробиться сквозь мягкое сияние навязанной ему преданности и спросил:

— Для чего предназначался олень?

— Как, разве ты не догадался?

— Я полагал, что ты собираешься принести его в жертву и поселить его дух в Фаре, чтобы она смогла забрать что-то у своего отца. Но потом ты предпочёл кобылу…

— Когда играешь против богов, неожиданная уловка иногда даёт лучший результат, чем глубокие планы. Даже они не могут предусмотреть любой поворот событий. Оленя я задумал использовать давно — в нём накопились жизни четырёх поколений, но смерть священного короля наступила раньше, чем животное было готово. Не знаю — может быть, они замедлили первое или ускорили второе.

— Ты собирался сделать шаманкой… Фару? Или кого-то ещё?