Епископ Готард Хильдесхаймский завещал свое имя перевалу Сен-Готард. Бернвард Хильдесхаймский стал наставником и советником Оттона III. Оттон II умер в Риме 7 декабря 983 г. в возрасте двадцати восьми лет в присутствии Феофано и папы Иоанна, который совершил последние таинства. Он был похоронен в «Парадизе» - вестибюле собора Святого Петра; его могилой был древнеримский саркофаг, закрытый порфировой крышкой. Порфир был священным камнем императоров, императора Римской империи Фр идриха II, который лежит в порфировом гробу в Салерно. Со временем одержавшие верх папы тоже полюбили порфир. В 1618 г. - в еще один критический момент для империи, когда она только погружалась в Тридцатилетнюю войну, -перестройка собора Святого Петра привела к тому, что Оттона II переложили в новую могилу под сводами Ватикана. Будучи единственным германским императором, умершим в Риме, он покоится там рядом с папами римскими, и среди них его сородич - германец Григорий V.
В Средние века Оттона III называли «чудом света». Он был миропомазан и коронован королем архиепископами Иоанном Равеннским и Виллигизом Майнцским в Ахене в Рождество 983 г., когда ему было всего лишь три года от роду, еще до того, как стало известно наверняка, что его отец-император умер. Он умер в Патерно на горе Соракт в возрасте двадцати одного года (24 января 1002 г.) и был похоронен в соборе в Ахене. В своей жизни он воздавал должное Карлу Великому как прославленному предку и образцу для подражания.
Королем был ребенок, так как регентство не было известно немецкому законодательству. На практике управление осуществляли две женщины, которые противостояли сильной мужской оппозиции. Первой была мать Оттона Феофано, которую в документах того времени величали «Феофано, императрица милостью Божией» (
Оттона III, который, по словам его современника, был «самым красивым отпрыском прекрасного императора», сначала обучал Иоанн Филагатос, грек из Южной Италии, а затем Бернвард, саксонец, которого он в награду сделал епископом Хильдесхайма. Существует часто цитируемое письмо от юного Оттона Герберту, в котором он умоляет его не расстраиваться из-за его саксонской неискушенности, а разжигать в нем греческую утонченность, погребенную, как искра, под пеплом. Оттон III не забыл свой долг перед своими «греческими», «римскими», саксонскими и франконскими предшественниками. Этот молодой человек, который, заключив брак, объединил два императорских трона Восточного и Западного Рима, безусловно, не был неуравновешенным мечтателем, безответственным интеллектуалом, фантазером, не имеющим чувства Realpolitik, каким его столь часто изображают представители немецкой националистической школы историков.
Саксонская rusticitas (деревенщина), которую Оттон хотел заменить на греческую утонченность, привязала его к самой архаичной традиции. Забавная история того времени, повествующая о том, как он вскрыл могилу Карла Великого в Ахене, обрезал ногти своего священного предка, вытащил один из его зубов («счастливый зуб») и оделся в какие-то его одежды, не так уж невероятна; все эти предметы могли передать ему свои спасительные силы. Этот преждевременно повзрослевший молодой человек (ранняя зрелость была обычной в Средние века, когда средняя продолжительность жизни была короткой, а женщины и мужчины бросались в нее с обостренными чувствительностью и энергией) хотел впитать все, что было хорошего в римской и неоримской (византийской) традиции, как и в христианской традиции, уходящей во времена апостолов, представителем которых он себя считал. Он представлял себе Европу будущего как «союз наций», в котором новые короли народов, которые в те времена формировались как часть западной семьи, - поляки и венгры, были связаны с императором и империей узами дружбы не как подданные, а как партнеры. Продвигая свою политику, Оттон предпочитал действовать через «старых» имперских епископов, чьи местные корни предрасполагали их к народной форме христианства; но он не пренебрегал и пробуждающейся интеллигенцией Юго-Западной Европы, которая черпала вдохновение в арабогреко-средиземноморской культуре (Герберт Аврилакский). Оттон также полагался на людей, поднявшихся на волне движений за монастырскую реформу, будоражащее влияние которых теперь пронизывало всю Европу, доходя из Лотарингии до Франции, Испании, Северной и Южной Италии и славянской Восточной Европы. И хотя он был молод, Оттон был реалистом в своей оценке движений, которых ждало большое будущее в Европе.