Священник

Он уставился на меня, ожидая вердикта по его поступку.

— Молодец, — сказал я.

Достал пару банкноту, сунул ему, спросив:

— А куда он ходил во время ремонта?

Он посмотрел на меня, как на ненормального:

— А я почем знаю?

И ушел.

Что я узнал? Хер да ни хера. Сам сел в углу, пожалел, что не могу взять ирландского с пивом. Заказал кофейник и стал следить за дверью. Через полчаса появилась Ридж. Пришла в белой футболке, коричневых джинсах, сандалиях, всем видом заявляя: «Эй, все круто, меня ничего не парит».

А вот ее лицо говорило совсем другое: тревожные морщины на лбу, губы угрюмо поджаты. Я встал навстречу, но ее это не впечатлило. Села, сказала:

— Задержалась в пробке.

Я показал на кофейник:

— Уже остыл, могу попросить еще…

Она покачала головой, поступила как все полицейские — зафиксировала все выходы, окна, количество людей. Это впитывается в подкорку, разучиться невозможно. Она начала:

— Я никогда тебе не рассказывала, что хотела стать медсестрой? Поступала в полицию, но, если бы меня не взяли, следующий вариант был — медсестра.

Так говорила — можно подумать, мы постоянно беседуем о личном. Конечно, мы многое прошли вместе, но не по своему выбору.

— Нет, не рассказывала, — ответил я.

Она ковыряла ремешок часов — единственный признак ее волнения.

— Для подготовки я устроилась соцработницей для престарелых. Одна старушка жила в Россавилле, очень обеспеченная, но такая сучка.

От ее слов так и полыхало ненавистью. Ридж словно вернулась в прошлое. к той тетке. Хотелось крикнуть: «Давай, так ей! Не держи в себе!»

Она продолжила:

— Как только меня приняли в полицию и назвали дату, когда явиться на учебу, я пошла сказать той старой жучке, что больше к ней не приду. Она и слышать не хотела. Знаешь, что ответила?

Я понятия не имел, покачал головой.

— Тебе платят, чтобы заботиться обо мне.

Ридж чуть не улыбнулась от воспоминаний, сказала:

— А я ей: еще такой чек не выписали, чтобы вы меня заботили.

Я гадал, как это связано с тем, что ее пугает. Она сказал, словно читая мои мысли:

— Это никак не связано с тем, о чем я хотела поговорить.

Видимо, я сидел с недоумевающим видом. Пытался изобразить сочувствующую аудиторию, и она добавила:

— Я хотела, чтобы ты понял: заботит меня только полиция. Иногда кажется, больше у меня ничего другого и нет.

Будто мне надо это объяснять. День, когда меня турнули из органов, — один из самых черных в моей жизни. То и дело слышно, как говорят: «Я не то, чем зарабатываю на жизнь». Сразу видно, что они не из полиции. Уровень самоубийств среди копов в отставке выше крыши, потому что нельзя просто перестать быть копом. Все, что во мне есть, выросло из времен службы. Я так и не оправился после увольнения. Все катастрофы, одна за другой, коренились в той утрате.

— Я понимаю, — сказал я.

Подождал, пока она дозреет сказать, что хотела. Затем:

— За мной следят.

Я не знал, чего ожидать, но это застало меня врасплох. Не сразу осмыслил, потом сказал:

— Рассказывай.

Она сморщилась, чуть не зажмурилась — ей требовались нечеловеческие усилия, чтобы об этом рассказать.

— В последние недели я чувствую слежку. Потом ночные звонки, никто не отвечает, а когда набираю 1471, вызов заблокирован. Моя квартира — в ней кто-то побывал. Ничего не взяли, просто кое-что передвинули по мелочи. А вчера пришло вот что.

Она достала из джинсов сложенный конверт. Я изучил — ее имя и адрес (на ирландском), отправлено в Голуэе предыдущим днем. Я достал единственный листок, прочитал

Молись

Сука

И все.

И первой мыслью было:

«Коди?»

Неужели он морочит голову и мне, и Ридж?

9

Атеизм свидетельствует о силе ума, но лишь до известной степени.

Паскаль, «Мысли», 225

Июль 1968, «Австралийский католический реестр», отец У. Данфи

Было бы чрезвычайно глупо отрицать, что многие священники — возможно, даже большинство, — стар и млад, весьма озабочены своим положением в Церкви. Священник считает, что больше не имеет власти. Его прежнее общественное положение в пастве потеряло немалую долю блеска.

Я пригляделся к конверту, но он больше ни о чем не говорил.

— Есть догадки, кто это может быть?

Она покачала головой. Подмывало сказать: «Я попрошу своего коллегу разузнать».

Но она была слишком потрясенной для шуток. Я не понимал, чего она хочет от бывшего алкоголика, только что из дурки. Впрочем, и этого не сказал, продолжил так:

— Может, я пару дней присмотрю за твоим домом, проверю, вдруг кто появится?

Она посмотрела на меня, спросила:

— А ты можешь? Это же как вернуться на прежнюю работу, а для тебя это большая травма.

Тут не поспоришь, и я ответил:

— Я буду только наблюдать. Будет наводка — скажу тебе, дальше действовать будешь ты.

— Еще как, сука, буду.

Ее напор ошеломил нас обоих. Ридж, не понаслышке знакомая со вспышками гнева, редко срывалась на мат и теперь зажала рот, словно сдерживала целый поток, потом сказала:

— Не люблю, когда страшно.

Я чуть не рассмеялся, но взял себя в руки, спросил:

— Брось, Ридж, а кто любит?