Священник Глеб Якунин. Нелегкий путь правдоискателя

Особенно веяние свежего воздуха ощущалось в Москве. Столицу этих лет трудно представить без священника Глеба Якунина. Он был одной из самых ярких и неординарных личностей не только в Русской Церкви, но и среди правозащитников. Уже тогда его имя было овеяно легендой. О нем сочувственно писал Александр Солженицын. К нему с уважением относились многие из московского духовенства. Я познакомился с ним летом 1973 года, когда он был под запретом и работал сторожем в храме иконы Божией Матери «Нечаянная радость» в Марьиной роще. Невысокого роста, коренастый, с огненно-рыжей шевелюрой и аккуратно подстриженной рыжей бородкой клинышком, он казался спокойным до тех пор, пока речь не заходила о приниженном положении Русской Церкви. Его отличали в обыденной жизни основательность и неторопливость, но в то же время чувствовался скрытый огонь, который он с трудом сдерживал в себе и который то и дело прорывался наружу. Это качество роднило его с первохристианами, которые чаяли скорого второго пришествия Христа.

Эсхатологический настрой он сохранил до конца своих дней. Ему казалось, что время слишком неповоротливо, что события разворачиваются слишком медлительно. Он стремился растормошить и заставить их двигаться быстрее. Ему недоставало терпения, его раздражали людская косность и слепота.

Несмотря на все невзгоды, пережитые им ко времени нашего знакомства, он твердо стоял на земле и был предельно открыт для друзей. А дружбе отдавался без размышлений, как будто с разбега бросался в воду. Его доверчивостью злоупотребляли, не раз обманывали, но открытость и широта были частью его натуры. Горячо и преданно любил ближних. Прежде всего – жену, дочь Машу, младших детей – Александра и Анну. Его тетки – Агафья и Лидия, сестры его покойной матери, были неотторжимой частью семьи, хотя жили отдельно. В то же время он без сожаления разрывал отношения с людьми, которые предавали его, пусть даже в мелочах. Особый случай – разрыв с чаровником и провокатором Феликсом Карелиным, с которым его связывали годы тесной дружбы. После освобождения из ссылки он полностью отдался семье. Порой казалось, что внутренний огонь несколько утих и он полностью отдался семье и священническому служению – он не восстановил связей с давними друзьями, которые сломались во время ареста. Но это было поверхностное впечатление.

Он долго осматривался, поскольку оказался в другой стране. Россия за те семь лет, которые он провел в тюрьме и ссылке, серьезно изменилась. Его звезда ярко вспыхнула в 1990 году, когда он был избран в Верховный Совет РСФСР и стал заместителем председателя Комитета Верховного Совета РФ по свободе совести, вероисповеданию, милосердию и благотворительности.

Он был заядлым книжником. Это была его страсть, которой он отдавался самозабвенно. Он целенаправленно собирал библиотеку. Охотился за «тамиздатовскими» изданиями, предпочитая издания ИМКА-press. Причем эта страсть слишком часто не позволяла ему погружаться в приобретенные книги. Самиздатовские книги проглатывал мгновенно и был в курсе всех литературных новостей Демократического движения. Он знал и любил книгу. Хорошо был известен среди московских книголюбов. Помню, как шел по Кировской улице (ныне Мясницкой), перелистывая на ходу новинку – только что приобретенный роман Феликса Светова «Покаяния отверзи мне двери», изданный в Париже. Навстречу – отец Глеб. Увидел в моих руках книгу и загорелся. Тут же состоялся обмен. Я получил дореволюционное издание С. Трубецкого «Учение о Логосе» и один из томов В.С. Соловьева. Позже ему пришлось разбрасывать свою библиотеку по надежным людям, поскольку «тамиздатовские» издания чекисты на обысках изымали.

Петр Якир

В Русской Церкви в послевоенные времена существовало негласное правило – заштатный священник обязательно должен служить при храме. Местные уполномоченные по делам религий знали об этом и свято соблюдали его. Если священник попадал за штат не по причине пьянства или блуда, а по политическим, необходимо было пристроить его под надежный присмотр настоятеля. В противном случае заштатный священник выпадал из поля зрения органов и мог, хотя и тайно, но безнаказанно крестить, отпевать, венчать. А это в СССР было недопустимо. В Марьиной роще настоятелем был друг юности отца Глеба – священник Владимир Рожков, недавно вернувшийся из Италии и делавший успешную карьеру. Несмотря на карьерные устремления и сотрудничество с органами КГБ, он оставался вполне терпимым человеком, не забывшим старых друзей. К отцу Глебу относился по-братски, не утеснял, предоставлял возможность петь и читать на клиросе, что приносило ему дополнительный заработок. Он опекал и друзей отца Глеба.

Лев Регельсон, оставшийся без работы, получил заказ от отца Владимира и написал для него книгу о священнослужителях, работавших в дореволюционной Государственной Думе. Она была издана католиками в Риме, а затем переиздана уже в новой России.